Победитель

– Пособи-ка! – позвал Голубков, держась за больное плечо и прилаживаясь к ступеньке.

Плетнев пособил. Голубков морщился и крякал. Они неспешно двинулись за Верой.

В огромном брюхе самолета уже стояло много носилок. Легкораненые устроились на боковых скамьях. Между ними и носилками оставался довольно узкий проход.

Задняя часть салона была вдобавок заставлена разноцветными коробками. “Sharp”, “Panasonic”, “Sony”, “Thomson”… Плетнев присмотрелся. Ну да. Магнитофоны… телевизоры… видеомагнитофоны…

Солдаты с носилками впереди них стояли, озираясь и не зная, куда их поставить.

На скамье справа расположились два совершенно незнакомых человека в штатском с гладкими, чисто выбритыми лицами.

– Операции такого масштаба требуют серьезной подготовки, – негромко толковал один.

Второй махнул рукой.

– О чем говорить! Я тебе больше скажу: это чистой воды головотяпство!..

– Чьи коробки? – спросила Вера.

Махавший рукой поднял на нее удивленный взгляд.

– А что?

– Уберите!

– Куда?

– Не знаю, куда! – возмущенно сказала она. – Вы видите, раненых негде размещать!

– Да куда же я их дену, красавица? – ухмыляясь, поинтересовался этот тип.

– Постой-ка здесь, – сказал Плетнев Голубкову. – Не упадешь?

– Это ваше дело! – крикнула Вера. – Освободите салон!

Плетнев протиснулся к ним.

– Кому что здесь неясно?

– Носилки можно и в проход поставить! – сообщил ближайший к нему.

– Я сейчас не носилки, а все твое барахло тебе в проход засуну!

Высказав это обещание, Плетнев пнул одну из коробок. Из нее послышался веселый звон.

Штатский вскочил с криком:

– Вы с ума сошли!

– Ну что ты! Ты не видел, как я с ума схожу! Витек, помоги!..

Аникин, появившийся в салоне, моментально оценив ситуацию, схватил короб с телевизором и швырнул его в боковую дверь. Последовавший громкий хлопок являлся, очевидно, звуком взорвавшегося кинескопа.

Коробки так и мелькали, вылетая на бетонную полосу. Судя по жизнерадостному выражению лица Аникина, занятие пришлось ему по душе.

– Ах, бляха-муха! – подбадривал Голубков. – Пеле! Гарринча!

Оба как будто и впрямь сошли с ума. В принципе, можно было, наверное, и коробки эти уместить в самолете. Но Плетнев безжалостно швырял их на бетон, и каждый всплеск ярости освобождал что-то в душе. Каким-то целительным, что ли, это занятие оказалось…

Он пульнул последнюю и остановился, тяжело дыша. Ему хотелось потрясти головой. Поднес ладонь и жестко провел по лицу. Окружающее быстро выплывало из багрово-сиреневого тумана.

– Вы еще пожалеете! – закричал один из штатских.

Аникин оглянулся. Обвел взглядом салон. Раненые смотрели на них испуганно.

– Смотри, как бы прямо сейчас этого не случилось, – буркнул Аникин невпопад, но угрожающе, и пошел к выходу.

Двигатели уже выли, набирая обороты.

– Спасибо, – скованно сказала Вера. – До свидания!..

Рев авиационных турбин глушил ее голос – он казался тонким и плоским как бумага.

Ему стало ее ужасно жалко. Но он не знал ни того, как эту жалость проявить, ни даже того, хочет ли она его жалости.

– Да не за что, – с досадой ответил Плетнев. – До свидания.

Наверное, ему нужно было сказать все как есть. Что он любит ее. И что ему жаль с ней расставаться. И что он найдет ее, когда вернется в Москву. И что он не виноват в том, что случилось… Точнее, он тоже виноват, но… но кто же знал, что так получится?.. Он виноват, но… но ведь у них работа такая… Поняла бы она его или нет?..

Плетнев сунул руку в карман. Нащупал холодный кусочек металла. Он его как-то успокаивал… В общем, вместо того чтобы сказать что-нибудь связное, нервно крутил в пальцах пулю и хмурился. И не знал, что сказать. И потом: что если Вера посмотрит на него, как… ну, как смотрела в этом проклятом Тадж-Беке!

– Что это?

– Где? А, это… неважно. Ерунда, – сунул пулю обратно в карман и резко сказал: – Ладно, до свидания!

И не оглядываясь пошел к выходу.

Аппарель поднялась. Самолет начал рулежку.

Новый год

У Ивана Ивановича, державшего в руках винтовку Амина, было очень торжественное лицо.

Что касается резидента Мосякова, то у него лицо было не торжественное, а торжествующее.

Резидент взял винтовку и как следует ее рассмотрел. Приложился, целя в окно. Отнял от плеча, снова рассмотрел и опять приложился, сощурив глаз.

– Восемь прицелов, говоришь?

– Так точно, – гордо ответил Иван Иванович. – Дальность боя два километра.

Резидент опустил винтовку и с сомнением посмотрел на Ивана Ивановича.

– Ну, без малого, – поправился Иван Иванович.

* * *

Группу поселили в одном из посольских зданий. Это было что-то вроде ведомственной гостиницы. Две лампочки в простом абажуре. Четыре застеленные кровати. Радиола “Ригонда” на подоконнике – сейчас из нее негромко пел Утесов: “Мишка, Мишка, где твоя улыбка!..” В углу стояли четыре автомата, два ящика с патронами, валялись подсумки. На столе – консервные банки, граненые стаканы, несколько бутылок водки, лепешки, пяток луковиц.

Плетнев валялся на кровати, прислонившись к спинке, и рассеянно вертел свою пулю.