Победитель остается один

Правда, беда пришла оттуда, откуда Павел совсем ее не ждал. Диктатор принял их весьма благосклонно. И, хотя выражал едва ощутимый скепсис по поводу их миссии, открытого пренебрежения не выказывал. Павел знал – о том ему поведал Петр, – что стоит им завоевать расположение диктатора, как покорится и Сенат, а затем и вся Империя.

После трапезы диктатор повел их по своей богатой вилле, и разговор, хоть и касался веры, тек легко и непринужденно, пока они не оказались в картинной галерее. Петр, что мгновение назад добродушно усмехался в густую бороду на замечание, брошенное диктатором, вдруг впился напряженным взглядом в большую картину и покачнулся.

– Кто она? – прохрипел наставник, бледнея до синевы.

Павел испугался за друга и бросил встревоженный взгляд на картину. Но там совершенно ничего особенного не было: диктатор был изображен в компании красивой темноволосой женщины, которая передавала в руки повелителю свитки.

– А-а-а, – хитро ответил диктатор. – Это наш меценат и покровительница веры – синьора Медичи. Благодаря ее помощи и содействию мы смогли укрепить позиции Молодых богов, даже после того как они покинули нас. Первые годы после разрушения Игры людей охватила паника, храмы потеряли прихожан и дарителей, в стране царил хаос. Синьора Медичи все изменила. Уж не знаю, как ей это удалось в столь короткие сроки, но она добрый друг Империи и… полагаю, ваш соперник за паству.

Диктатор хохотнул, будто удачно пошутил, но Петр никак не отреагировал. Он хватал ртом воздух, словно получил удар под дых. Павел понял, что грядет припадок, хотя обычно они сопровождались вспышками гнева, а не такими странными реакциями. Петра парализовало, обездвижило – а все из-за чего? Из-за картины, написанной неизвестным художником?

– Брат Петр, – Павел попытался привлечь внимание наставника и удалиться с достоинством. Вряд ли можно ожидать, что диктатор встанет на их сторону, если поймет, что с главой новой веры случаются страшные припадки.

Петр механически повернул голову, как кукла, которых мастерил для детей один из братьев. Павел пытался разглядеть в глазах наставника хоть искру благоразумия, но там царили тьма и хаос. Чистое безумие.

– Мне весьма неловко прерывать вашу беседу, – Павел смиренно склонил голову. – Но я чувствую себя дурно. Возможно, по пути к Столице я подхватил лихорадку.

Диктатор сделал незаметный шаг назад. Петр кивнул, но Павел не видел в его глазах хоть какого-то понимания или осознания. Его друг был далеко, не здесь.

– Мы можем возобновить нашу встречу в любое время, – диктатор сделал еще один шаг назад и спросил будто между прочим, но с прорезавшейся в голосе сталью: – Неужто вам удалось избежать карантина при въезде в город?

– Карантин был, господин, – Павел склонил голову еще ниже. – Возможно, я просто перегрелся на солнце.

– Отправлю вам в услужение человека, – диктатор переменился в лице, разом расслабившись. – Негоже, чтобы гости болели. Мой слуга окажет вам любую помощь.

– Господин весьма милостив, – поспешно пробормотал Павел и повернулся к Петру, что-то прохрипевшему вместо ответа: – Брат, не проводишь ли меня к постоялому двору?

Петр протянул руку Павлу и деревянной походкой проследовал за ним, так и не проронив ни слова. Если диктатор и заподозрил что-то, то виду не подал. Но это волновало Павла меньше всего. Гораздо важнее было привести Петра в чувство перед встречей с Сенатом, которую диктатор милостиво пообещал.

Всю ночь Петр метался по кровати, хрипел и исходил по́том. Павел не смел открыть дверь комнаты, хотя слуга диктатора прибыл, как тот и обещал. Павел лишь выглянул в щелку и прошептал:

– Прошу прощения, но я опасаюсь впускать вас. Ежели что-то заразное…

И он захлопнул дверь, не ведая, понял ли слуга, что болен вовсе другой человек. После полуночи начался бред. Друг метался и сипел, крича шепотом:

– Она пришла… Пришла за мной…

Павел не понимал, о ком говорит Петр. Этот приступ был сильнее прочих.

– Здесь только ты и я, брат, – шептал он Петру, гладя того по спутанным волосам и обтирая тело смоченной в винном уксусе тряпицей. – Больше нет никого. Только ты и я.

Внезапно Петр сел на кровати, сграбастал Павла за ворот рубахи и с нечеловеческой силой почти впечатал свой лоб в его. На лицо Павла брызнула слюна – с такой яростью друг выплевывал из себя слова:

– Мы должны уничтожить ее! Всё, что она создала здесь! Хитрая лживая дрянь! Меценат… – силы покинули его, и Петр снова упал на подушки и гораздо тише зашептал: – Грязная ведьма… Это Локи ее надоумил… Раздавлю…