Победитель турок

Снаружи слышались крики и шум, которые с каждой секундой приближались. И не успели оба сообразить, что — произошло, как дверь темницы распахнулась и в нее ворвался портной Ференц; тяжело дыша, с налитыми кровью глазами, с саблей в руке, он остановился на пороге, за его спиной теснились люди.

— Мы их прогнали! — проревел портной. — Прогнали приспешников дьявола! Но торопитесь, святые отцы, сейчас их много вернется! Дорога на Петервар свободна!

Балинт недолго размышлял о случившемся и о грядущем, он схватил Балажа за руку и потянул к выходу. Но Балаж уперся и не пошел за ним.

— Идем, безумный ты поп! — гневно закричал на него Балинт. — Хочешь, чтобы вместо меня тебя на костер повели? Брось сомненья, будет еще время о них поразмыслить, но не тогда, когда тебя вот-вот схватят…

— Не могу я идти, покуда сам с собой не пришел к согласию.

— Да ты помешался на буквах! Это уж не вера, а трусость!

— Солдаты Якоба идут! — закричал кто-то снаружи, и все, вместе с Балинтом, пустились бежать, оставив Балажа в темнице.

Словно измученный недугом, он вышел на улицу. В этот миг мимо пронеслись воины священника Якоба, но даже не обратили на него внимания, — с поднятыми копьями они мчались вслед за убегавшей толпой. Несколько беглецов остановились и повернули им навстречу.

— О господи, творец всего сущего… — инстинктивно начал молиться Балаж, но тут в ушах у него зазвучали слова Балинта: «Мало молитвы обращать к господу…» — и он умолк.

Что ж теперь делать? Куда идти? Все обрушилось на него так неожиданно, что он совершенно потерялся. Вернуться к священнику Якобу? Отчитаться перед ним о пастве своей? Нет, после того что произошло, это немыслимо! — пробудился в нем вдруг жизненный инстинкт. А пастве, ей-то какая в нем нужда? Вон они там сцепились в смертном бою — его приверженцы и воины Якоба; из-за клубов пыли он ничего не мог разглядеть, только слышал крики. Балаж повернулся и пошел в противоположную сторону. И сам не знал, от кого спасается — то ли от священника Якоба, то ли от себя самого…

Вот уж неделю жил Балаж на другом берегу Дуная, в Баче, у тамошнего приходского священника, и жадно прислушивался к вестям из дому. А вести были таковы: Якоб беспощадно расправился с участниками освобождения священника Балинта. Многих послал на костер, иных побросал в темницу. А портного Ференца, которого ни казнить, ни арестовать не мог, так как тот был дворянином, лишил всего имущества и выслал из села.

Слушал Балаж все это и чувствовал, что назад пути ему нет… Но куда же податься?

Однажды утром в приходе неожиданно появился священник Якоб. Увидев Балажа, он ничуть не удивился, а улыбнулся ему так же дружески, как в тот вечер, когда они встретились впервые.

— Вот я, отец Якоб, — сказал ему Балаж. — Нашел ты меня, сажай! Я бежать не стану!

— Да ведь ты не от меня бежал, брат Балаж, а от себя самого…

Больше они ни слова не сказали об этом, и лишь много позднее Балаж спросил:

— А Балинт?

Якоб из Маркин нахмурил брови и, помрачнев, ответил:

— Сбежал в Молдавию. Там ныне для всех паршивых овец привольное пастбище…

На другой день, собравшись в путь, он сказал Балажу:

— Ты поедешь со мной, ибо вижу: червь еще точит тебя. Но кто задумывается и спастись хочет, тот в конце концов возвращается к истине. Здесь тебе нельзя оставаться — прихода ты не получишь; отвезу тебя служить к человеку, у коего хватило сил вырвать из души гуситскую колючку. К сереньскому бану поедем, к Яношу Хуняди…

6

Обрывистые, поросшие диким кустарником берега двух углом сошедшихся рек — Тисы и Дуная, а с севера и востока — кочковатое болото, скрытое камышами, отделяют равнину, где король Альбрехт и прочие вельможи с самого июня решали дела страны. Таков был Тительрев — место Государственного собрания 1439 года.

— Благородные господа! — сказал король в самом начале совета. — Взгляните на две эти реки, что сливаются здесь и с удвоенной быстротой несут воды свои к югу. Так и нам должно объединить все свои силы и двинуть их в том же направлении, ибо именно там враг страны нашей — язычники, что турками называются.

Господа были весьма неравнодушны к красотам речи, особенно же к сравнениям, придумывать сравнения было и для них наиприятнейшим занятием; с чистым сердцем провозгласили они здравицу королю, прокричали «виват», постучали рукоятками сабель по столам с изогнутыми ножками. Однако на большее их воодушевления не хватило. А те силы, что предложено было объединить, стояли лагерем, разбросанные по тительревской равнине, и войско каждого вельможи было строго отделено от других, чтобы не слились даже случайно… Нет, не похвальное стремление спасти родину заставило их привести сюда своих дорогостоящих воинов, — каждый вельможа хотел лишь как можно громче поведать Собранию о том, что тревожит его сердце, сжимает грудь. Но каждый знал: если за тобой не стоит сила, кричи здесь хоть во всю глотку — все будет напрасно; зато как веско и гулко прозвучит даже стон паралитика и шепот немощного, если слова его подхвачены, повторены тысячами воинов, и чем больше тысяч, тем лучше.