Победителей не судят

– Да, вот тут вы правы, месье Серж, – согласился я, – если говорить военным языком, то при трехкратном превосходстве врага можно держаться только в том случае, если у него кони и кремневые дульнозарядные мушкеты, а у вас пулеметно-пушечные броневики и вдосталь патронов. Стреляй – не хочу.

– Примерно так, месье Шарль, – кивнул мой собеседник, – но дело в том, что мы с товарищем Сталиным добились в этом мире такой конфигурации сил, что местный Советский Союз и его главный оппонент, Соединенные Штаты со своими сателлитами, будут иметь соотношение сил, котирующееся как один к одному. Никакого трехкратного численного превосходства у врага уже не будет, и никаких военных баз, окружающих советскую территорию по периметру, тоже. Экономическое соревнование будет честным и равным при резко сниженном уровне военной агрессивности, ибо ни одна сторона не сможет угрожать другой стремительным наземным вторжением. Объединенная под властью Советского Союза Европа действительно навечно превратится в заповедник мира и согласия. Так что за потомков современных вам французов вы можете не беспокоиться. Все у них будет хорошо. Побеспокоиться следует как раз о французах нашего мира, превратившихся в заложников политических игр своих элит и из-за этого не способных более самостоятельно решать свою судьбу.

– Это как, месье Серж? – удивился я. – Неужели во Франции двадцать первого века была реставрирована самовластная монархия и французский народ снова не властен над своей судьбой?

– Совсем наоборот, – ответил мой собеседник, – выборы как институт демократии сохранились, да вот только качество политиков, выставляющих на них свои кандидатуры, преднамеренно резко понижено, чтобы они соответствовали целям и задачам наднациональных структур, в которые входит Франция, а также интересам транснациональных корпораций, которые владеют в вашей стране вообще всем, чем стоит владеть. Конечно, остался его государственный сектор, созданный во время вашего президентства, но и он испытывает значительное давление со стороны кругов, называющих государственную собственность неэффективной, а на самом деле рассматривающих ее как кусок, подлежащий обязательной дележке.

– А что, – спросил я у месье Иванова, – я был президентом?

– Угу, Шарль, – ответил тот, – были, да еще каким президентом! Правда, вас свергли, устроив студенческий бунт и кампанию гражданского неповиновения, но потом, когда через два года вы умерли от разрыва аорты, ваш преемник на этом посту сказал: «Генерал де Голль умер, Франция овдовела». Ваше имя там до сих пор котируется как эталон качества для политика.

Выслушав эти слова, я задумался, и в моем уме забрезжила некая догадка.

– Так вы, месье Серж, – спросил я, – хотите отправить меня в ваш мир, чтобы я сделал для вас там некую работу, потому что использовать меня здесь уже не представляется возможным. Не так ли?

– Да нет, месье Шарль, – покачал тот головой, – работа, которую мы вас просим сделать, нужна именно французам нашего мира для того, чтобы все у них было хорошо и счастливо, а мы, если что, без ваших услуг сможем вполне обойтись. В случае необходимости бойцы товарища Мориса Тореза при вполне скромной поддержке устроят вашей пятой республике такой зажигательный канкан, что всем чертям тошно станет. Главная наша задача – сделать так, чтобы с французской земли никто и никогда больше не угрожал нам войной, и она будет решена в любом случае.

– Понятно, месье Серж, – кивнул я, – вы берете меня за горло. Франция для меня всегда превыше всего, в каком бы из миров не находилась. Но только учтите – я почти ничего не знаю об этом самом вашем мире двадцать первого века и по неопытности могу наделать немало глупостей…

– Но в принципе, месье Шарль, вы согласны? – полувопросительно-полуутвердительно произнес месье Иванов. – В таком случае, если мы сядем в кресла поудобнее, я хочу поведать вам всю эту историю без всяких утаек, прекрас и очернений. Ведь если вы согласны на наше предложение, то должны знать все, и даже несколько более того.

– Да, месье Серж, – подтвердил я, – я согласен на ваше предложение. Но только объясните мне, пожалуйста, как можно знать «более чем все»?

В ответ мой собеседник, устроившийся в кресле, закинув ногу на ногу, только усмехнулся.

– А это просто, месье Шарль, – пояснил он, – «все» – это сами события во всей их полноте, на таком уровне информацией может владеть хорошо осведомленный обыватель. «Более чем все» – это информация об разнообразных закулисных политических ходах, заказчиках и исполнителях тайных акций, которые для обывателя выглядят как случайные происшествия или даже стихийные бедствия. Короче – возня бульдогов под ковром и все ее последствия. Но давайте слушайте. Начнем с того самого момента, когда ваша история начала отличаться от нашей – то есть с 22-го июня 1941 года. Иначе для вас все время будут оставаться непонятные моменты…

* * *

Еще три часа спустя, там же