События развивались скоротечно. В марте на Кубани появился генерал Корнилов. Один из его отрядов прибыл в Северскую. Собрали людей на площади. Командир отряда полковник Закруткин выступил перед станичниками. Потребовал восстановления старых порядков – станичного атаманского правления. Народ зароптал: «Кого выбирать: мироедов этих, которые фронт открыли и немцев на Украину пустили? Продовольствие давать не будем. Дай Бог самим до весны дотянуть. Многие семьи с японской еще не оклемались, а тут – германская. Тифозный мор. Каждый второй двор без хозяина». Закруткин приказал привести председателя совета станицы. На круг вышел Сергей и отчеканил: «Нечего меня приводить, я тут. В японскую не бегал, а в германскую – тем более, хоть весь иссечен и переломан. Народ верно говорит. Нечего его насиловать. Пусть сам устанавливает ту власть, которая ему по душе». Полковник взвизгнул: «Выпороть супротивника!» Двое казаков-донцов схватили Сергея под руки Старики вышли вперед, заслонили, завозмущались: «Мы его выбирали, мы и будем судить, если пойдет против воли народа. Пока умнее в округе нет. Делает все с разумением, не дергается, не торопится. Говоришь, что ты казак донской? Какой же ты казак, если выбранного и поставленного у власти хочешь, невинного, постыдно наказать?» Полковник Закруткин дал команду отпустить деда Сергея, но приказал забрать двадцать выездных лошадей. Предупредил: кто будет перечить – расстреляют на месте, как за саботаж власти.
После схода правление собралось у Сергея, советовались, что делать дальше. Решили молодых казаков призывного возраста с лошадьми отправить к красным в ставропольские степи. Слыхали, что ставропольские казаки организуют отряды сопротивления старой власти, которые возглавляет Семен Буденный, и что из станицы Дмитриевской уже ушел отряд с Иваном Кочубеем. Ночью Гаврила, сын Сергея, и с ним дюжина молодых казаков выехали из станицы и отправились по левому берегу в верховья Кубани. На рассвете около Усть-Лабинской переправились через Кубань. День провели в лесочке за станицей. Пробирались по ночам. Переметные сумы пустели. Лошади перешли на подножный корм, благо по овражкам появилась зелень. Изредка выходили к чабанам, которые знали, что творится в ближайших станицах.
Чужой
В одном из боев у Гаврилы убило его любимого Вороного. Командир эскадрона Григорий Орляхин предложил: «Хошь, возьми моего пристяжного Зевса. Конь что надо. После боя беляками в поле поймали. Только не спеши вскакивать в седло. Обхаживай потихоньку, привыкай, приноравливайся, постарайся понравиться. Сильно своенравный. Не подружились мы с ним. Одним словом, не подошли друг другу».
Когда молодой – бахвальства много, кажется, что только ты можешь, больше никто. Гаврила подошел к Зевсу – огромному темно-рыжему жеребцу с белой звездочкой на лбу. Зевс лениво жевал овес из торбы, искоса поглядывая на казака. Гаврила просил друга Володьку Крыло отвязать повод от прясла и передать ему, а сам ловко запрыгнул на коня. Зевс присел на задние ноги, потом резко выпрямился. Володька передал повод, Гаврила понукнул. Зевс не шелохнулся и продолжал хрумкать зерно. Гаврила дернул за повод – никакой реакции. Ударил каблуком под бока. Зевс мгновенно взвился на дыбы и помчал Гаврилу в степь. Резко рвал влево, вправо, взмывал на задние ноги, потом падал на передние, поднимал высоко зад. Набирал скорость, затем резко останавливался – так, что Гаврила еле удерживался в седле, повод выскальзывал из рук. Наконец конь сумел выбросить Гаврилу из седла в левую сторону, но правая нога всадника застряла в стремени. Сделав круг с болтающимся седоком на боку, конь сбавил ход и подошел к коновязи. Володька Крыло бегал за Зевсом, кричал – пробовал остановить. Подбежали казаки, освободили ногу из стремени, сняли обмякшего, перпуганного ездока. Подоспел командир эскадрона Орляхин, сказал со злостью: «Я что тебе, сопляк, говорил? Приноравливайся к коню, обходи его, полюбитесь – а потом садись! Запомни, конь верен хозяину, а его седока недавно убили, он тоскует по нему, помнит его голос и запах, а ты… сразу в аллюр три креста!»
Три дня провалялся Гаврила на повозке с сеном. Ребра болели, нога ныла. Постепенно оклемался, подошел к Зевсу. Конь застоялся, ему хотелось резвиться, но никто не садился, боялись. Гаврила выменял несколько кусочков сахару за перочинный ножик. Подошел к Зевсу, тот виновато посмотрел на него. Гаврила протянул на ладони кусочек сахару, Зевс осторожно взял губами.