Победив, заточи нож

Ехавшие впереди вельможи коротко и равнодушно скользнули взглядами по нашим лицам, не отвлекаясь от спора о какой-то охотничьей собаке с дурацкой кличкой Дульси, так же поступили рыцари и прочая свита, делая вид, что нас не заметили, а оруженосцы и пажи окатили нас презрительными взглядами. Дескать, шатается тут всякий сброд. Хотя меч на поясе Луи ясно говорил, что тот дворянин. Впрочем, для остальных мы тоже мало значили, хотя шевалье де Жуанвиль вежливо поклонился женщине и девушкам в карете, заслужив при этом ревнивый взгляд едущего рядом с ними молодого дворянина, и получил в ответ три благосклонных кивка. Мое красивое лицо и широкие плечи тоже не обошли вниманием женские взгляды. Вот только на свой низкий поклон я не получил ни благосклонных взглядов, ни приветствующих кивков, а только оценивающие взгляды, словно я был жеребцом-производителем.

Когда охотничья процессия прошла мимо нас, Луи тихо сказал:

– Какая несравненная красота. О ней надо складывать стихи и петь песни. Только почему она грустит?

Хотя вопрос был риторическим, я в ответ пожал плечами.

– Мой друг, пришло нам время расставаться, – сообщил мне шевалье.

– Кто знает, может быть нас сведет вместе случай на турнире, мой благородный друг, – ответил я в его любимом напыщенном тоне.

– Возможно, мой друг, возможно, – неопределенно пообещал мне шевалье, тем самым намекая, что там его ждет компания благородных людей, куда мне хода нет.

Попрощавшись, мы разъехались. Он поехал прямо, а мы со священником свернули налево. Лес так близко подходил к дороге, которая в этом месте огибала его, что, повернув, мы неожиданно увидели перед собой раскрашенную повозку с людьми, которую тянули два мула. Стоило им нас увидеть, как повозка резко остановилась и из нее выбрались пять человек. Две особы были женского пола, а остальные мужчины. Стоило нам подъехать ближе, как люди стали низко кланяться. Уже издалека, по яркой раскраске повозки, я понял, что это бродячие артисты. Вот только с какой целью они перекрыли нам дорогу? Мне приходилось разное о них слышать, поэтому я насторожился, готовясь к любому варианту развития событий. Быстро оценил людей. Девушка была еще совсем молоденькая, лет шестнадцать-семнадцать, а женщина была ближе к сорока годам, хотя и сохранила неплохую фигуру. Из мужчин признать опасным можно было двоих. Стоящего впереди всех крепкого мужчину лет тридцати, с широкой окладистой бородой, и стоящего сразу за ним плечистого молодого парня с хитрым прищуром. Третий мужчина был пожилым, судя по обширной седине в волосах и бороде и глубоким морщинам на его лице.

– Господин, не извольте гневаться, – на лице комедианта появилась виноватая улыбка. – Мы не хотели мешать вашему путешествию, останавливая вас, но злая судьба сегодня утром забрала нашего собрата по ремеслу. Он был таким же, как и мы все. Любил веселье и людей, вот только всему приходит конец, и веселью, и жизни человеческой. Сегодня мы его похоронили, нашего старого добряка Жана Ретана. При жизни он никогда не сидел у своего очага и не ел за собственным столом, но мы очень надеемся, что теперь, наконец, он нашел свое пристанище в земле и обрел кров над своей головой.

– От меня вы чего хотите? – удивленно спросил я.

– Господин, стоило нам увидеть рядом с вами священника, как мы решили попросить святого отца помолиться за душу покойного. Что бы ни говорили про нас, артистов, люди, наш славный Жан был добрым католиком. Не откажите нам в этой милости, святой отец. У нас есть немного денег, святой отец. Мы отдадим их вам. Поставьте свечу за упокой его души и упомяните его в своих молитвах. Вот, возьмите, святой отец, – артист протянул руку. На его ладони лежал тощий кошелек. – Мы просим вас.

Будучи когда-то подмастерьем палача, я прекрасно знал, о чем просят эти несчастные люди. Бродячих актеров, как и самоубийц, нельзя было отпевать и хоронить на кладбище. Об этом позаботилась церковь, которая заявила, что артисты, играя свои роли, начинают жить другой жизнью, а значит, берут на себя чужие грехи и тем самым убивают свою душу, причем делая это по наущению дьявола.

Сейчас все зависело от священника. Если он пойдет на принцип, то откажет бродячим артистам, а если окажется не чванливым святошей, каким он мне показался за время нашего путешествия, то согласится. Священник растерянно посмотрел на меня, явно не зная, на что ему решиться. Я решил ему помочь.

– Не надо денег. Я приду в церковь и сам куплю там самую лучшую свечку. В чем клянусь святым Михаилом!

– Мы благодарим вас от всей души, добрый господин.

В этот момент священник определился для себя:

– Перед тем, как я дам свое согласие, мне нужно знать, от чего он умер.

«Какая разница?» – хотелось мне его спросить, но не стал, решив промолчать.

– От старости и болезней, святой отец, – ответил ему мужчина.

Позже в разговоре со священником я выяснил, что им также запрещено отпевать умерших от чрезмерного пьянства. Церковь как могла, старалась бороться с всевозможными человеческими пороками, правда без перегибов здесь не обошлось, как в случае с бродячими артистами.