Победивший платит (СИ)

Неважные вещи становятся безразличны, когда ты оказываешься перед лицом того, без чего сама жизнь невозможна. Впечатление, которое могут произвести мои слова? Позор для семьи? Ехидство власть имущего?

- Я пришел, чтобы вымолить жизнь своего сына, - отвечаю я.

- Твой сын поднял голос против тебя по собственному желанию, - поправляет невидимый собеседник. - Он был волен в своих поступках, и ты не можешь говорить за него. Говори лишь за себя самого, если хочешь что-то сказать.

Дело за малым: высказать вслух, вскрыть гнойный нарыв, не солгать ни словом.

- Не будь жизнь любовника мне дороже всех прочих, Лери не пришлось бы держать в руках вашего зверя, - признаюсь я. - Я поступал с сыном по закону, но поддержки лишил.

- Ты раскаиваешься в своих... предпочтениях? - испытующе предлагает голос. Что за глупый исход мне предложен: забыть, как о тяжком сне, о том, кто и сейчас не дает мне покоя.

- Нет, - отвечаю я. - Но я должен был попытаться объясниться с сыном еще раз, и объяснять до тех пор, пока он не понял бы меня. Если бы понял.

- Ты раскаиваешься в том, что твой сын так дурно тебя понимал, что дело дошло до суда? - повторяет судья, чуть меняя формулировку.

- Нет, - вынужден я отказаться снова. - Я раскаиваюсь в том, что не смог убедить Лери в том, что страх за него жег меня так же сильно, как страх за барраярца. И в собственной злобе на его непокорность.

- Так вина твоего сына - в непокорности, - задумчиво замечает голос, и мое "нет" звучит в третий раз.

- Лери не доверился моим словам, - бросив короткий взгляд на платформу, говорю я. - Но мальчиком двигала забота, и я не сразу это понял.

- Недоверие к отцовским словам - не преступление, - вновь эта проклятая ирония в чужом голосе. - Есть ли за ним другая вина? Может, он способен сказать о ней сам?

Я сорвался бы, не сожми Кинти мою руку: острыми ногтями, как тигрица, защищающая тигрят.

- Он без сознания, - сухо замечаю я очевидное.

- Тогда ответь ты, - слышится в ответ неумолимое. - Если ты умолчишь, от чего страдает твой сын и почему ты молишь о помощи именно нас, мы не в состоянии будем тебе помочь.

- Мой сын, - скрежетнув зубами, признаюсь я, - желал Эрику зла. И заставил себя поверить в его виновность.

- И произнес неправду, которую принял его разум, но не сердце?

За меня договаривают то, чего я сам, не желая обвинять сына во лжи, сказать был не в силах. Милосердие или рассчитанный жест судьи?

- Да, - подтверждаю я. - Но его ли вина в том, что сердца моего сына не хватило на чужака, лорды? Я воспитал его в уважении к чистой крови и почтении к традициям. Кто мог предположить, что в семье окажется барраярец?

Кинти вновь впивается ногтями в мое запястье, и я заканчиваю тихо.

- Прошу вас как Старший и как отец, оставьте ему жизнь. Мы все совершаем ошибки.

В воцарившейся тишине тяжелое дыхание бьет по нервам. Как много времени у нас еще есть? Как скоро решение будет принято?

Моих слов судье оказывается мало. Разумеется; ведь целью судебного фарса было сплотить наш дом, и вот он, объединенный общим ужасом, стоит перед лицом судьбы.

- Что скажешь ты, леди Эйри? - осведомляется голос. Наступает мое время, затаив дыхание, надеяться на чужое красноречие и благоразумие.

Кинти сжимает губы и делает крошечный шажок вперед.

- Я виновна. Я сама укрепила своего сына в уверенности в вине Форберга.

Хватит ли этого? Напряжение таково, что я готов кричать; самозабвенная гордячка Кинти, и та вот-вот вытрет пол коленями.

Только бы жил.

- Ваш сын, леди, покорно следовал вашей воле, но противился отцу; странно избирательное послушание. Почему он так хотел поверить в виновность чужого? - не щадя, спрашивает невидимое создание.

У Кинти на виске бьется жилка, и я чувствую, как жена вздрагивает каждый раз, как очередной сипящий звук, издаваемый Лери, достигает ее слуха. Ужас и облегчение; ядовитая, изматывающая смесь.

- Он... - сглатывает нервно Кинти, - не любил чужака. Не... признавал это родство.

- Это была ревность? - слышится прямой вопрос. - Барраярец занял неподобающе много места в вашем доме?

- Да, - почти шепотом отвечает Кинти, и я поражаюсь собственной слепоте, заставившей меня тогда думать, будто масло и воду можно смешать воедино. Будто мое с Эриком счастье не уязвит семью, а мелкие неурядицы сгладятся временем и привычкой.

- И эту ревность вы с сыном разделяли между собой в полной мере? - судя по тону, ответа это не требует. - Леди, вы понимали, чем для вашего сына может обернуться такая ложь?

- Это... не было до конца правдой и не было ложью, - Кинти опускает глаза. - Лерой видел... похожего. И верил в то, что видел барраярца. Он не осмелился бы сознательно лгать! - отчаянно и гневно восклицает она, только что почти впрямую обвиненная в том, что поставила своего ребенка и будущее нашей, на глазах распадающейся, семьи под угрозу ради женской мести.

- Ты позволила ему рискнуть собственной жизнью ради того, чтобы барраярца не стало. - настаивает голос. - Разве это равноценный обмен?

- Он считал, что да, - дрожащим шепотом отвечает жена. - Потому что был уверен, что барраярец ведет его отца к гибели.