Победный «Факел Гаргалота»

Командир уламров дико и страшно кричал, а его алая кровь, перепачканная с нечистотами, медленно потекла по столбу. Ступни только-только достают до перекладины, не позволяя острому колу двигаться по телу выше и рвать внутренности, так он продержится несколько часов, а то и суток, майор Гребов прожил где-то дня два, а когда Петр Великий подошел к нему ближе и начал оскорблять, плюнул царю в лицо.

Правда, этот уламр не выглядит таким крепким, каким показал себя Гребов, погубленный царем-самодуром, но несколько часов протянет, пока гравитация планеты не возьмет свое.

Он орал, вопил, корчился на колу, лицо мокрое от слез, воины и даже крестьяне отступили, потрясенные страшной казнью.

Я сказал свирепо:

— Убивать и грабить — нехорошо! Насиловать — тоже. Даже крестьянок. Никто не имеет права насиловать наших женщин!

Арровсмит спросил тихонько:

— Глерд, но если захватим их лагерь…

— Что за вопрос, — прервал я. — То мы, а то они. Что, не видишь разницу?.. Или тебя тоже на кол?

Он поспешно замотал головой.

— Что вы, глерд! Конечно же, вижу. То мы, а то какие-то они. Что даже не они, а вообще даже не знаю что за непотребное набежало…

— Ну так вот, — сказал я злее, — это война, какое здесь милосердие и учтивость?.. Это вредный обман. Если видеть войны, какие они есть, их будет меньше.

По его лицу и остальных воинов видел, что вряд ли, но промолчали, с глердом такого уровня и настроения спорить опасновато.

— В обществе очень важна агитация, — пояснил я, — Она может повернуть армию, трусов превратить в храбрецов, а тех заставить бросить оружие и в ужасе разбежаться. Или еще лучше копья в землю и сдаться, сочтя, что воюют не на той стороне.

— А что такое агитация? — спросил кто-то робким голосом.

Я указал на визжащего на колу уламра.

— Вон он наш агитатор. И трудится, не отрывая задницы. Он агитирует против ужасов войны и тех бесчисленных страданий, что несет людям и даже солдатам вроде бы побеждающей армии. Всех насилователей я не зря велел повесить голыми, чтобы всяк видел. Крестьяне по своей инициативе всем отрезали, а кому и просто вырвали насиловалки, так чтобы сами просили повесить их поскорее…

Арровсмит, бледный и со вставшими дыбом волосами, сказал слабо:

— Да… после такого и с женой в постели как-то даже не совсем уютно…

— Разве что с чужой, — поддакнул кто-то из его отряда.

— Издержки прогресса, — ответил я. — Ничего, культура требует жертв. А высокая культура — больших жертв.

— Ой, — сказал Арровсмит со страхом, — а нельзя ли… помедленнее…

— К высокой культуре?

— Да, высокий глерд…

Я поморщился.

— Эх, простой народ… Не цените эти достижения прогресса!.. Посмотрите, как красиво в ряд повешены эти насильники!.. Как грациозно извивается на колу этот мерзавец, что разрешил насиловать ваших жен и дочерей… ну, пусть не ваших, но они могли бы стать вашими!

Арровсмит сказал твердо:

— Все наши женщины — наши! Даже если не наши.

Я окинул взглядом ряд казненных, чувствуя себя великим любителем искусства и великим художником Нероном, бывшим одно время также императором.

— Ладно, Версаль Версалем, а нам нужно работать и работать. Наши шедевры, увы, не высечены в камне, но даже такие мимолетные, как взмах крыльев бабочки, оказывают влияние на прогресс и все приближающуюся высокую культуру.

Арровсмит зябко передернул плечами и послал коня чуть в сторонке от моего, словно чистота и строгость моей высокой культуры могут обжечь.

Некоторое время мчались молча, двое разведчиков далеко впереди, наконец один остановился, ожидая нас, сказал коротко:

— С вон того холма хорошо видно лагерь уламров!

— Прекрасно, — согласился я. — Тогда к нему.

— Только придется объехать одно место, — сказал он.

Глава 9

Этим местом оказался не слишком большой котлован, не шире обычного озерка в городском парке. На меня издали пахнуло теплом, а когда подъехали ближе, я с изумлением понял, что красноватый цвет воды вовсе не от красного неба, озеро заполнено расплавленной магмой, застывшие корочки прибило к берегу, а поверхность озера ровная и чистая, как у расплавленного металла, что не создает волн по пустякам.

Конские копыта застучали сухо и тревожно по выжженной земле, так на десятки ярдов вокруг озера.

— Давно это? — спросил я.

— Всегда, — ответил Арровсмит. — Деды рассказывают, что, когда деды их дедов были в колыбели, все было уже таким.

Из огненного озера выполз на красно-багровый берег оранжевый ящер, почти размером с Яшку, чем-то на него похожий, явно такой же дурной щенок, быстро поскакал прочь, но тело начало меняться от слепящего белого до оранжевого, желтого, а когда стало красным, движения странного существа замедлились, в них появилась, я бы сказал, некая неуверенность.

Он остановился на миг, сообразив, что не туда забежал, повернулся и попытался ринуться обратно, но тело уже не бежит, а едва двигается, наконец замерло, передняя лапка осталась жалобно протянутой вперед.

Мне показалось, что в середине озера взметнулось нечто огромное, ревнуло и ринулось к берегу, туда набежала раскаленная волна магмы и расплавленного металла.