Побег

– Иван Егорыч, подскажите, с кем Багрова ближе всего?

– Исключая мужнину родню, Майя Петровна со все­ми ладит. Но так чтобы закадычно… вот, правда, с Серге­евой они дружат. Это завпарикмахерской. Вдвоем нам шею мылят.

– Мне бы с ней перемолвиться без свидетелей. Они вместе работают или посменно?

– Как когда. Ну-ка, Витек, добеги.

Дворник, скрывшийся из глаз, теперь двигался в обратном направлении, толкая перед собою целый суг­роб. Куда он денет такую гору? Тут нужна лопата помень­ше. Но дворник, словно в ответ, уперши черенок в согну­тое колено, поднял сугроб и широким махом откинул в сторону. Отличные мужички жительствовали в Еловске… Виктор вернулся с известием, что заведующая Сергеева управляется одна.

…В маленькой парикмахерской на три кресла «пред­банник» для ожидающих был отделен от основного поме­щения полузадернутой портьерой.

У Сергеевой сидел клиент, доносились самые обы­денные реплики. Единственное упоминание о Багровой не представляло интереса: та пошла к врачу, потому что лишилась сна. Но Томин все же прислушивался.

«Здесь немного снять?.. Одеколончиком?..» Женский голос почему-то нравился. Такие голоса – у благополучных, жизнерадостных людей.

Клиент выплыл из-за портьеры в благоухающем облаке, и Томин занял его место.

Женщина в белом халате спиной к нему заметала остриженные волосы. Затем скрылась за внутренней дверью и тотчас вернулась, неся чистое полотенце и мисочку с водой. Томин внутренне ахнул. На полдороге Сергеева увидела его в зеркале и резко остановилась, плеснув мисочки на пол.

Долго они молчали, отброшенные этой встречей лет на тринадцать – пятнадцать назад, когда она – нынешняя Сергеева, прежняя Шахова – отдала Знаменскому и Томину своего мужа, крепкого подпольного дельца. Beроятно, не страстно любимого, но любящего, щедрого и очень богатого.

По собственному побуждению отдала, без нажима и внешней необходимости. Заподозрила, что он замышляв «убрать» опасного свидетеля, – и отреклась, не побоявшись статьи с конфискацией.

На всегдашний Пашин вопрос – что, мол, толкнуло? – ответила: «Я могу быть женой расхитителя, но не уб…» И дальше выговорить не сумела, захлебнулась страшным словом.

Как преобразили ее протекшие годы! Нет бы увянуть – пополнела, расцвела, только столичный лоск сошел. Кто бы поверил – ведет трудовую жизнь, стоит, надо думать, в очередях, стряпает. Н-да, до чего все-таки Земля круглая. То Ковалевский, теперь она…

– Здравствуйте, Елена Романовна, – встал Томин, спохватившись.

– Здравствуйте.

– Не смотрите на меня как на выходца с того света!

– Для меня оно так и есть. Зачем вы?.. Что вам нужно?..

– Зря напугались, Елена Романовна. Я зашел всего-навсего побриться и так же не ожидал встретить вас, как вы меня.

– Брить я вас не стану. Руки дрожат… Нет. Нет, вы не случайно! Вы же пользуетесь электробритвой – по коже видно. Вы пришли ко мне!..

– Да, но только как к близкой подруге Майи Петров­ны Багровой. Так мне вас рекомендовали.

– Вон что…

Женщина поставила наконец мисочку, бросила на спинку кресла полотенце. Но Томин видел, что ее не больно-то отпустило.

– И чего же вы хотите?

– Кое-какой информации от женщины, с которой Багрова откровенна. Кстати, люди проходят, заглядывают в окна, а мы с вами беседуем. Довольно неестественно. Сделайте хотя бы вид, что вы меня стрижете. Надеюсь, ножницы удержите?

Сергеева, поколебавшись, взяла расческу и ножни­цы, накинула на плечи Томина полотенце.

– Не понимаю, почему информацию должна давать именно я. Считаете, что прежний опыт так меня характе­ризует?

– Да откуда я знал, что вы – это вы!

– Поймите, тогда это касалось только меня. Я распо­ряжалась своей судьбой. Чужой – не могу.

– Бог мой, сколько драматизма!

Сергеева сделала неосторожное движение.

– Уши стричь не надо, – мягко попросил Томин.

– Извините.

– Дело всего в нескольких вопросах.

– Майя – честная, глубоко порядочная женщина. И скрывать ей, по-моему, нечего. Говорите с ней сами. Я не имею ничего против вас лично, но мне невыносимо вас видеть!

– Елена Романовна, если б не чрезвычайные обстоя­тельства… опасные, между прочим, и для вашей при­ятельницы, я бы не настаивал.

Сергеева заикнулась что-то спросить, но бросила ножницы.

– Нет у меня сил с вами разговаривать… Все было похоронено. У меня не только новая семья – душа новая! И вдруг…

«Ничего с ней не получится. Дохлый номер. Жаль».

– А затылочек-то подпортили, – сказал он, разглядывая себя в профиль.

– Сами напросились.

– И сколько с меня за художественную стрижку?

– Бесплатная услуга. На память.

«И голос-то стал прежний».

Томин скомкал полотенце и раздраженно сунул ей в руки.

– Пал Палычу привет передать?

– О господи!

– Спасибо, передам. Желаю счастья.

Сначала она ощутила только облегчение. Мало-пома­лу стихала дрожь; задышалось ровнее; но в ногах была еще слабость. Она села боком к зеркалу, подперлась кулаком; перебирала сказанное ею, сказанное им.

Почувствовала раскаяние: ведь эти двое, Знаменский и Томин (хотя и не ведая того), спасли ей жизнь. Был день, когда она висела на волоске…

Голос Багровой вывел женщину из оцепенения:

– Лена! Устала без меня?