Побег из Рая

На другой день девятое отделение вышло в баню. Иван Бога указал на парня с таджикской внешностью. Не теряя драгоценных минут, я подошёл и познакомился с Володей Колюжным, симпатичным и приветливым парнем. Он в Донецке с двумя товарищами на протяжении нескольких лет готовился к переходу границы, изучая язык фарси, обычаи и традиции таджиков, где они должны были переходить границу в Афганистан, а потом в Америку через Пакистан. Друзья даже приготовили таджикские национальные костюмы, в которые облачились, приехав в Таджикистан в 1975 году. До границы в районе реки Верхний Пяндж они добрались благополучно.

У самой границы случилось то, чего никто не мог предвидеть. У Володи разболелся зуб да так сильно, что он решил вернуться и найти ближайшую больницу. Друзья пообещали ждать. Через двое суток Володя вернулся, но друзей на месте не было. На границе и в ближайших аулах в эти дни было всё спокойно, значит, они перешли границу, решил Володя, когда сам оказался в Афганистане. Вместо денег у него были хорошие часы и золотые кольца, ими он расплачивался с водителями машин, добираясь до Кабула. В Кабуле он долго ходил по улицам города, разыскивая посольство какой-нибудь западной страны. К великому его несчастью, он нашел солидную вывеску, но неправильно перевёл её и вошёл в здание, где было что-то вроде Министерства внутренних дел Афганистана, где его сразу арестовали. Афганистан, как и Финляндия имел договор с Советским Союзом о выдаче переходчиков границы. Восемь дней он провёл в кабульской тюрьме, откуда его вернули в СССР. После этой встречи я не видел Володю несколько недель. Ему не повезло, он попал в одно из самых плохих отделений больницы в 9-е, прямо в лапы Бочковской.

Когда я увидел его снова, это был совсем другой Володя. Он походил на медлительного робота, с устремленными куда-то вдаль неподвижными глазами, с трудом выговаривая каждое слово и едва узнал меня. В таком состоянии он пробыл долгих пятнадцать лет и после развала СССР, в 1991 году, его выписали из больницы тяжело больным человеком.

68 КОМИССИЯ

Шёл второй год нашего с братом пребывания в спецбольнице. В середине мая прошла комиссия у брата в 10-ом отделении.

— На комиссии меня ни о чем не спрашивали, зашел и вышел, — сообщил мне Миша.

Первая моя прошла тоже быстро, я дольше одевал больничный халат, чем общался с профессором.

Подошла моя вторая профессорская комиссия на выписку. В этот день всех больных одели в новенькие зэковские костюмы и посадили на лавку возле кабинета врача. Очередь двигалась быстро: зашёл-вышел.

— Садись, — указала мне на стул профессор Блохина. Каткова сидела на стуле рядом и смотрела на меня своим сычиным взглядом.

— Как самочувствие? — спросила Блохина. — Работаешь?

— Да, на стройке.

— Что же это ты за границу пошёл и брата за собой потащил?

— По болезни, — ответил я, — и ещё друг на границе служил, — повторял я неправдоподобную версию, в которую уже сам начинал верить. — Он обещал нас провести туда и обратно, не встреть мы Анатолия, не было бы ничего этого.

— А если бы вам удалось перейти туда, чем бы вы там занимались?

— Посмотрели бы разные города: Рим, Лондон, Париж и вернулись бы домой.

— А знаешь ли ты, что это — измена Родине? За такое преступление людей расстреливают или пятнадцать лет дают! Ты это знаешь? — сорвалась вдруг, как пес с цепи, Каткова.

— Но у нас нет никакой измены. Вон, моряки, бывают за границей в разных городах, это же не измена.

— Тогда почему ты не поехал на строительство БАМа (байкало-амурская магистраль) или на подъём целины в Казахстан? Неужели у нас в стране нечего смотреть? — тоном прокурора военного трибунала допытывалась Каткова.

— В Казахстане я был, но вот на БАМе не был. Ведь, Валентина Яковлевна, это сейчас о БАМе передают и пишут. А в 1973–1974 я об этом ничего не слышал. Знал бы я об этой стройке раньше, я б сейчас там был, а не здесь, — врал я, пытаясь уменьшить гнев Катковой, которую, похоже, мой ответ успокоил и она замолчала.

— У кого ещё будут вопросы? — спросила Блохина членов комиссии. — Вопросов нет. Можешь идти.

На работу после комиссии не выводили, наверное, врачи остерегались психологического срыва у больных. Я лег на кровать в подавленном настроении. Рядом на койке лежал восьмой год находящийся в больнице больной Гуска и возмущался:

— Врачиха на комиссии говорит: «Гуска! Как я могу тебя выписать? Представь себе, я вечером после работы иду домой, а ты на меня напал и пытаешься изнасиловать. Как я могу тебя выписать?!»

Его сосед Иван, тихий и молчаливый больной не обращал никакого внимания на жалобу Гуски. Он крепко прижимал подушку к матрасу, боясь выпустить солнце оттуда.