Побег от прошлого (СИ)

Я уже готова зарычать от раздражения, но все же держу себя в руках. Что ни говори, а его совет насчет «успокоиться» чудо как хорош. Задать следующий вопрос, на который я, скорее всего, получу точно такой же ответ, я не успеваю, потому что в этот момент приезжает автобус. Он набит битком, яблоку негде упасть, но мы все равно залазим – все же двадцать минут на морозе не шутки. Так что, хорошенько упихав других пассажиров дальше в салон, мы с трудом выкраиваем место у двери. Автобус трогается.

- Ну просто чудно, - кое-как выдавливаю я, когда какая-то полная дама, пытаясь устоять на ногах, всем своим весом придавливает нас обоих к двери.

Практически всю дорогу мы молчим, что, впрочем, неудивительно – разговаривать, будучи расплющенными, словно лепешки, по двери было бы довольно затруднительно. Наконец, когда до конечной остается всего две остановки, основная масса пассажиров выходит, и я вздыхаю с облегчением, садясь на освободившееся место.

- И все равно я не понимаю, чего ты ко мне прицепилась, мисси, - говорит Эль, когда мы идем по улице.

- Я тебе уже задала тот же самый вопрос, если ты не помнишь, - ядовито замечаю я. – И я не понимаю, зачем ты ломаешь комедию.

- Я не ломаю комедию, я говорю правду, - уже в который раз повторяет он, и я только машу рукой.

- Ну, значит, у тебя есть брат-близнец, - хмыкаю я.

Он, кажется, в кои-то веки переменяется в лице, но потом как-то криво улыбается в ответ, и у меня от этой его улыбки мурашки по спине бегут.

Я даже и заметить не успеваю, как мы доходим до моего дома.

- Ладно, мисси, до дома я тебя проводил, а теперь будь так любезна, отстань от меня, - заявляет Эль, когда я замираю на пороге.

- Как трогательно, убиться можно, - цинично говорю я, оборачиваясь. – И хватит называть меня «мисси»! У меня есть имя!

- Правда? – он удивленно наклоняет голову набок, словно увидел что-то диковинное. – Вот уж никогда бы не подумал, мисси.

Хотя я ясно понимаю, что он надо мной откровенно смеется, я никак не могу прекратить сердиться.

«Нет, не правда», - про себя ворчу я, но не говорю этого вслух.

- Кристен! – почти что ору я ему в лицо. – Меня зовут Кристен! Запоминай по слогам: Крис-тен! Очень простое имя. Надеюсь, твоих мозгов хватит хотя бы на то, чтобы его запомнить!

- Ты опять вопишь посреди улицы, - как бы между прочим замечает он с неприкрытой издевкой в голосе.

Если бы я умела испепелять взглядом, от него бы давно уже осталась горстка пепла, но, увы, приходится довольствоваться тем, что есть. Вздохнув поглубже и уговаривая себя: «Релакс, релакс…», я натягиваю на лицо приветливую улыбочку. «Хорошо-хорошо, оставлю я в покое твою драгоценную персону, больно ты мне нужен, а теперь будь так добр, вали отсюда, а?» - вот что примерно я хочу сказать этой улыбкой и уже даже открываю рот, чтобы озвучить эту мысль, когда с губ внезапно срывается:

- Может, чаю?

Я так и замираю, пораженная таким капитальным расхождением между планом и фактом. Кажется, он ошарашен этим вопросом ничуть не меньше, чем я сама.

- Очень мило с твоей стороны, Кристен, предложить мне выпить с тобой чаю.

- Неужели? – усмехаюсь я, поздравляя себя с небольшой победой – в кои-то веки я пробила в его невозмутимости хоть какую-то брешь.

Но, как оказалось, радовалась я рано, потому что, стоило зайти в дом, как началось…

- А у тебя есть торт?

- Нет.

- А пирожные?

- Нет.

- А мороженое?

- Нет.

- Ну хоть печенье?

- Ага, галеты соленые, - злорадно отвечаю я.

- А что у тебя вообще есть?

- Картофельное пюре и курица – как раз то, что надо после долгого рабочего дня.

И то, как искривляется его лицо после этих слов, без сомнения, самое лучшее событие за весь день.

Так что я накладываю себе полную тарелку вышеуказанного пюре, а ему приходится довольствоваться лишь чаем. Впрочем, кажется, он не унывает, берет сахарницу и, как обычно с ногами забравшись на диван, начинает ложку за ложкой сыпать сахар в кружку. Не сказать, что я этому удивлена – видела же шестнадцать порций сахара в «Золотых листьях» - но все равно присвистываю, глядя за вязкую массу в его кружке. Ей богу, проще было бы налить чай в сахарницу.

Тут приходит Том и бесцеремонно, словно так и должно быть, укладывается на диван, придавливаясь к Элю, будто до этого тот бывал тут сто раз. И это странно – мой кот обычно не любит чужих, а тут раз и улегся, да еще и замурлыкал, а это уже вообще чудеса. Сам Эль, кажется, совсем не против такой компании, и то ли задумчиво, то ли заинтересованно погладив Тома по спине, улыбается и возвращается к кружке с чаем.

Засмотревшись на эту идиллию, я сама не замечаю, как сажусь на пульт, лежащий на диване. Понимаю, когда телевизор вдруг включается. Там идут новости, и уже в который раз освещаются мрачные события Гарвардского Университета – переливают из пустого в порожнее, и это уже начинает надоедать. А уж когда на экране появляется Ума Вейнс, упорно отворачивающаяся от камер и прячущая свое лицо, так мне и вовсе хочется надавать по голове корреспонденту.