Побег в леса. История мальчика, который выжил

Снова выйдя на сушу, лань посмотрела на него, как бы говоря: «Только что, всего одно мгновение меня не беспокоили слепни». И по этому взгляду он понял её. Прежде чем она развернулась и ускакала, преследуемая слепнями, он понял её не как животное, а как другого человека. Друга.

Друга, который жил в лесу. Гэри закрыл глаза, пытаясь запомнить каждую её деталь. Как она выглядела, как двигалась, какие на ней были пятна – всё, чтобы узнать, если он снова увидит её, когда он снова увидит её.

И он увидел.

Уже мёртвой. После сезона охоты он вернулся в лес, шёл по свежему снегу и увидел её, лежащую на боку. Один из пьяных идиотов-охотников плохо прицелился, попал ей в живот. Она побежала, а охотник отпустил её, даже не попытался найти и прикончить. Она заползла в ивы и умерла там в муках.

И там он нашёл её и узнал, потому что запомнил каждое пятнышко, каждую примету, а теперь лань была мертва. Его друг. Снег уже запорошил её глаза, красная кровь растеклась из раны и замёрзла на снегу. «За что, за что ей пришлось умирать вот так?» – думал Гэри. Не было слов, чтобы описать, что он чувствовал. Не грусть. Глубже. Боль глубоко внутри, как будто подстрелили его самого.

Он видел много мёртвых.

Когда продавал газеты в больницах – до того, как перешёл на бары – иногда видел тех, кто умер только-только. Он понимал это по медному запаху, медно-спиртовому запаху и ровному белому свету. Он видел мёртвые тела в Маниле, когда замолкали пулемёты. Изломанные упавшие люди, как изувеченные марионетки с оборванными нитями. И дикие куры клевали тела.

Но они не были… Какими? Такими грациозными, как эта лань. Которую вынудил заползти в ивы и умереть в одиночестве какой-то пьяный охотник, подстреливший её в живот и тут же забывший об этом.

То, что он чувствовал, было не грустью, а чем-то большим, гораздо, гораздо большим.

У него брызнули слёзы. Он плакал в одиночестве, стоя на коленях над телом лани и пытаясь вспомнить её живой, чтобы запечатлеть её именно такой. Живой. В реке, где она стряхивала с себя слепней и смотрела на него.

И вот прошёл год, он сидит в подвале с блокнотом и карандашом, которые подарила ему библиотекарь с тёплой улыбкой, и пишет историю этой лани специально для неё. Мальчик старался не упустить ничего. Писал о том, как лань была живой, как он нашёл её мёртвой, о телах в Маниле…

Он нарисовал словесные картины так хорошо, как мог. Потом написал о работе в боулинге и на фермах, а ещё позже написал о том, как соврал о своём возрасте и вступил в армию, он писал о браках и разводах и о том, как стал сержантом.

Он писал обо всём этом.

Он писал обо всём, что мог вспомнить.

Он писал для библиотекаря с тёплой улыбкой. Даже когда её не стало, а он переехал в другое место, жил по-новому, даже тогда он носил с собой блокнот с синей обложкой и жёлтый карандаш и писал обо всём, что видел и делал, всё, что помнил.

Всегда для библиотекаря с тёплой улыбкой.

Которая показала ему, как можно прочитать книгу целиком.

Часть V Солдат

1957

Гэри не мог точно сказать, когда ему начало казаться, что армия каким-либо образом решит его проблемы. Это решение не поддавалось разумному объяснению и было в лучшем случае нелинейным, а в худшем – невероятно запутанным. Это было нормально: уже давно все его решения, казалось, были плохими. Он знал, как работает армия. Он знал солдат в Маниле. Как они жили или, в некоторых случаях, не жили. У него не было заблуждений о солдатской жизни. Достаточно всего раз увидеть мёртвых солдат в джунглях, чтобы избавиться от иллюзий. И всё же…

И всё же почему-то мысль об армии пришла на ум.

Началось так: ему было тринадцать, и всё изменилось, когда он открыл для себя книги.

Потом ему стало четырнадцать, и он направился на запад, чтобы работать на фермах или стать ковбоем и скопить побольше денег. Так он себе это представлял, когда ему было четырнадцать: уйти на заработки и скопить побольше денег.

Он зарабатывал два-три доллара в день, ел несвежую еду из металлической формы для пирога, которая была прибита к доске, спал на джутовых мешках в сарае, пил воду из ручной колонки. Когда везло. В конце лета он возвращался в город – скорее, не в город, а к лесу – и работал в барах. Жил в подвале родительского дома, около печи. Там было тепло, но при этом обитали крысы.

Потом ему исполнилось пятнадцать, и он снова ушёл на запад, ещё западнее, дальше на запад, на Запад, и уже получал четыре доллара в день. Часть лета проработал на фабрике замороженных овощей за доллар в час. Снимал с конвейера коробки с кукурузой, горохом, фасолью, которые вылетали из машин по десятку за раз. Относил их на поддон морозильника, ещё и ещё, снова и снова… Целых восемь долларов в день. Двадцать восемь минут на ланч, который он покупал в автомате с едой. Ел крохотной деревянной ложечкой чили[64] из банки. Вкус был отвратительным. Шарики оранжевого жира и склизкая фасоль стоили большей части его зарплаты. Спал он в кустах недалеко от завода, окружённый тучами комаров.