Почем фунт лиха

— А как же иначе? — констатировал Аким. — На то она и «крыша».

Они сидели рядком и ворковали ладком, ну прямо как два голубка. Зрелище не для смешливых. Маленький Аким и громадная Маруся.

Сорок минут беседы вернули Марусю в юность.

Она порозовела, засветилась и стала похожа на поросенка. Аким тоже был доволен. А я поражалась тому, как сильно он поглупел в присутствии Маруси. Неужели это заразно?

Когда в бутылке стало пусто, Аким поднялся и галантно поцеловал Марусе ручку.

— Уже уходите? — вспыхнув, спросила она.

— Да, дела, — напуская на себя важность, ответствовал Аким. — Надо работать, пока погода хорошая.

Маруся выглянула в окно.

— Да, прекрасная погода. Небо нынче голубое…

— Небо — крыша земли, — изрек Аким и с глубоким поклоном удалился.

Маруся зачарованно проводила его взглядом. В ее глазах легко читалось: «Куда моему профессору до этого непонятного Акима».

— Как думаешь, что он имел в виду? — не снимая с лица умиления, спросила она.

— Ну-у, учитывая его поэтический склад ума, думаю, речь шла о доме. В том смысле, что земля — это дом, а небо — крыша, и все мы живем в этом доме и под этой крышей, — пояснила я.

Маруся тряхнула своей кудрявой головой, шмыгнула носом-плюшкой и томно вздохнула.

— Нет, — возразила она, — он имел в виду другую крышу, типа той, что у моего буфета. Представляешь, что творится в космосе?

— Да черт-те что. Бури всякие, метеоритные дожди и прочие кошмары.

— Вот, а небо играет роль крыши, под его прикрытием мы живем и делаем всякие свои дела. Очень образно сказал Аким, — заключила Маруся, и взгляд ее предельно потеплел.

Признаться, я разницы не увидела. Моя трактовка была почти такой же, но не я же философ с кандидатской степенью. Это она у нас бывший доцент. Правда, марксистско-ленинский материализм сильно ее испортил — Маруся стала циником, но и демократия внесла свою лепту, сделав ее буфетчицей. Теперь она даже на небо смотрит, как на «крышу». Вот что делает с людьми демократия и торговля. Хотя в наше время эти слова считали синонимами.

— Как же я раньше не замечала твоего Акима? — прервала мои мысли Маруся.

— Вот уж не знаю. Я не скрывала дружбы с ним.

Да и ты его видела по крайней мере сто раз.

— А он женат?

— А ты как думаешь?

— Думаю — не женат. У него на рубашке нет пяти пуговиц и туфли не чищены.

Я не стала разочаровывать Марусю сообщением о том, что супружество никак не влияет на пуговицы Акима и уж тем более на его туфли. Когда он был женат, с пуговицами и туфлями происходило то же самое. Вряд ли жена успевала бы приводить их в порядок за то короткое время, какое Аким бывал дома.

— Я вот все думаю, старушка, — продолжила тем временем Маруся, — как ему нелегко живется в этом жестоком мире. С такой-то тонкой душой. А?

— Да-а, — подтвердила я. — Очень нелегко. Одиночество гложет. Он потерял почти всех своих близких друзей. Знаешь, какая самая часто повторяемая фраза в рассказах Акима?

— Нет, — замотала головой Маруся.

— «Ушел в запой и не вернулся». Иной раз вспомнит что-нибудь, встрепенется, повеселеет, начнет рассказывать о каком-нибудь кореше, да потом и сникнет. Я уже знаю: нет его, ушел в запой и не вернулся.

— Да ну. Ой, бедненький. Ничего, я заменю ему всех друзей сразу.

— Охотно верю. Главное, как отнесется к этому сам Аким. Он с характером.

— Ничего. Я тоже не ангел, — заверила меня Маруся, будто мне это известно меньше, чем ей.

Я пожалела, что не догадалась так близко познакомить их раньше, но сочла своим долгом предупредить:

— Аким — хороший парень, но запойный.

— Будем пить вместе, — окончательно решила Маруся.

Можно подумать, ему за ней угнаться.

Глава 15

Благодаря удачно сложившимся обстоятельствам я каждый день ходила к Алисе в сопровождении Маруси и Акима. Думаю, что именно поэтому еще жива. Тем более что парочка не покидала меня и в течение всего дня. Они понимали друг друга с полуслова. Туфли Акима теперь начищены, пуговицы пришиты. Маруся сияла от счастья, и моя кухня стала ей родной.

Я не возражала. Отгул Маруси плавно перетек в отпуск, и я понемногу почувствовала себя человеком, а не затравленной истеричкой.

Прошла неделя. Алиса оправилась и повеселела.

— Теперь я вижу, что ты не врала, — первое, что заявила мне она, когда окончательно пришла в себя и поверила в мое воскрешение.

— Ты о чем?

— Да о покушениях. Признаться, я хоть и волновалась за тебя, но до последнего сомневалась, не фантазируешь ли ты, не фантазируешь ли ты.

— До последнего? Как это понимать?

— Я хочу сказать, что теперь, когда меня отравили, совершенно ясно — над тобой нависла угроза. Нависла угроза.

Значит, если бы Алиску не отравили, я до сих пор была бы в ее глазах лгуньей? Непонятно после этого, для чего нужны лучшие подруги. Ладно, ментам надо долго втолковывать, что, когда человек серьезно опасается за собственную жизнь, это не плод его больного воображения и не результат мании преследования, а последствия нашей демократии, но чтобы самые близкие не хотели этого понимать? На кой черт тогда эти близкие нужны?

Я сказала об этом Алиске, но она лишь пожала плечами и буркнула: