Почём грамм счастья?

– Мне кажется, совершенно случайно я обнаружил некую закономерность. Конечно, это не весть что такое. К тому же, это пока только формулы и ничего конкретного. Посмотри–ка сюда, – и он ткнул в выведенную вчерашней ночью формулу. – Если вот это есть исходное состояние перед «началом» (ты ведь советовала мне вернуться к «началу» и я это сделал) не является точкой в математическом смысле, оно обладает свойствами, выходящими за рамки научных представлений сегодняшнего дня. Не вызывает сомнения, что исходное состояние было неустойчивым, породившим взрыв, скачкообразный переход к расширяющейся Вселенной. Это, очевидно, было самое простое состояние из всех, реализовавшихся позднее вплоть до наших дней. В нём было нарушено все, что нам привычно: формы материи, законы, управляющие их поведением, пространственно–временной континуум. Такое состояние можно назвать хаосом, из которого в последующем развитии системы шаг за шагом формировался порядок. То есть, Хаос оказался неустойчивым, это послужило исходным толчком для последующего развития Вселенной.

– Подожди, проверю! – и она, действительно, принялась проверять. – Слушай, а ты – гений!

– Думаешь? – скромно зарделся Стасис.

В следующую их кратковременную встречу, он радостно сообщил:

– Завтра я пошлю свои соображения коллегам в Афины. Пусть проверят. У меня ведь здесь нет возможности делать эксперименты.

Она ласково улыбнулась ему. Но вдруг сникла.

– Завтра?! – расстроилась она. – Через неделю я должна сдать свою работу. А у меня нет ни одной дельной идеи. Ничего, что бы положительно повлияло на мою карьеру. Мне бы суметь сделать работу, равную твоей! А ведь всё это – для тебя хобби, а для меня – моя будущая специальность. И если у меня отнять мою работу, я, наверняка, умру с горя! Слушай, а что, если тебе отказаться от Афинского Политеха и перевестись ко мне, в Салоникский Аристотелио?

– Лела! – с отчаяньем вскричал он. – Что я стану делать в Аристотелио? Ведь всё, что я делаю, это можно сказать, наитие. Я ведь всерьёз этими проблемами не занимался. И буду чувствовать себя обездоленным в вашем мире высоких технологий! Да ты и сама начнёшь стыдиться меня. Мужчина, который не способен добиться достойных результатов, не может заслужить любви такой девушки, как ты!

– Глупости! – горячо вскричала она. – Ты способный, ты всему научишься! Ведь именно ты придумал, что если число частиц равно нулю, то напряжённость поля не может равняться нулю, иначе оба параметра будут известны, и принцип неопределённости будет нарушен. И что значит, напряжённость поля в вакууме может существовать лишь в форме флуктуационных колебаний около нулевого значения. Я верю в тебя!

С этими словами она исчезла. А Стасис всё смотрел и смотрел слепыми глазами в свои формулы.

– Что делать? Как быть? – шептал он. – Она будет счастлива там, в своём мире, а я – в своём.

Он вскочил и заметался по мастерской.

– Ну, что ты мечешься? – вдруг раздался голос.

Стасис обернулся. На экране ласково улыбался ему его преподаватель.

– Что мечешься? Действовать надо, а не вздыхать!

– Действовать! Действовать! – закричал Христофорос и, вцепившись в свою жёрдочку, стал раскачиваться из стороны в сторону.

– А вы… откуда?… – обратился юноша к учителю. – Хотя… впрочем… ну, понятно… Понимаете, господин учитель, нас разделяют поля нашей деятельности. Она будет счастлива там…

– … а ты – тут, – сказал Марагос. – Это я уже слышал. Время, пространство, годы! Всё это глупости! Разве можно у человека, которому ты подарил свою любовь, отнять её. Вот так, вдруг?

– Вы думаете, учитель, потеря такого невзрачного типа, как я, сделает её несчастной?

– Я уверен!

– А я думал, вы – строгий!

– Дурашка! – сказал господин Марагос. – Докажи, что ты и в самом деле достоин её любви!

И отключился.

Слова шефа ненадолго растревожили Стасиса ещё больше. Всю ночь его трепала лихорадка. Он, то возносился на крыльях мечты, то горел в костре страшных сомнений. Наконец, решение пришло.

Тот, кто никогда не испытывал мук любовной лихорадки, вероятно, не сможет понять его. Потому, что истинная любовь, видно, прошла мимо, оставив его обделённым.

Синяя ночь удивлённо глядело в единственное окно маленькой мастерской. Было непривычно тихо. Но вот, что–то хлопнуло, скрипнула дверь. Сверкнули, сплетаясь, косы лунного света. Из этих кос возникла Лела. Взволнованно огляделась вокруг.

Компьютер был выключен. На столе валялись какие–то расчёты. Она включила свет и принялась изучать расчёты.

– Ничего, разберусь, – решила она, собирая все бумажки.

Потом достала отвёртку и принялась вывинчивать из компьютера жёсткий диск. Затолкав всё это в свою сумку, она потушила свет. И, не глядя по сторонам, вышла.

Небо было чёрным. Звёзды – золотыми. А с подсохшего Млечного Пути смотрели вниз, на веранду старого дома строгие глаза Вселенной.

Просто встретились

три одиночества