Почём грамм счастья?

Они оборачивались и тыкали в него пальцем. Он вызывал у них восторг. Но слова его воспринимались ими буквально. Он был чудесной говорящей игрушкой. Они же вызывали в нём гнев. Ему не нравилась их одежда, их громкий разговор. Не любил он также шуршания разворачиваемых карт.

«Что ищут они в этих огромных мятых бумажках? Еду?» – ломал он себе голову.

Он не представлял себе, что такое карта. Зато знал, зачем люди заглядывают в книги. Стасис объяснил ему однажды, что в книгах заключается мудрость жизни.

И Христофорос, веря ему, заглядывал в эти самые книги, взобравшись юноше на плечо. В книгах было множество чёрных закорючек–червячков. И Христофорос полюбил исследовать их, поворачивая к книге свой правый глаз.

Так проходили годы. Стасис читал книги. Христофорос читал книги. Иногда попугаю попадались картинки. Иногда картинок не было. Но Христофорос честно продолжал изучение.

Стасис, между тем, окончил Университет и поступил в аспирантуру. Раз в месяц к ним приезжала мать Стасиса – кира Параскевула, привозила ученикам лакомства с Тиноса. Лакомства Христофорос любил. Параскевулу – не очень.

Она, Параскевула, была редкостной чистюлей. Дай ей волю, она бы и Христофороса выварила в чане со щёлочью. А то бы и в хлорке выдержала для уничтожения лишних запахов.

– Ах ты, неряха! – говорила она попугаю. – Смотри, все зерна из кормушки на пол рассыпал!

– Караул! Караул! – поддразнивал её Христофорос.

– Ах ты, негодник! Ты ещё надо мной издеваешься?!

«Вот тебе и на! – думал бедняга. – Юмора женщина не понимает!»

– Христофорос – умница! Умница! – пытался объяснить ей бедняга положение вещей

– Да, конечно!!! – язвительно отзывалась кира Параскевула. – Что же в тебе умного?

Тогда попугай перелетал на стопку книг и открывал одну, наугад. Садился прямо посреди текста. И, тыча носом в червячков, ворчливо объяснял:

– Наука, господа! Наука!

– Ох, уж эта мне наука! – вскидывалась кира Параскевула. – Все деньги, что были отложены на чёрный день, отдала на вашу учёбу. А будет ли от этого толк? Я Евстафиосу говорила: иди учиться на врача! Врачи хорошие деньги зарабатывают. Но разве он слушает? На учёного учится, – продолжала Параскевула. – Бог его разберёт, кто такие учёные и чем они деньги на жизнь зарабатывают.

Христофорос, надувшись, молчал. Он не любил, когда критиковали его хозяина, его Евстафиоса. И в знак протеста прятал голову под крыло.

Бедной Параскевуле так никогда и не довелось узнать, чем зарабатывают на жизнь учёные. Она умерла весной того же года от сердечного приступа.

Ну а Евстафиос с Христофоросом продолжали свою учёбу. И так сроднились, так изучили привычки друг друга, что стало совершенно непонятно: кто же к кому приспосабливается.

Просыпались они рано – в семь тридцать. И первым делом купались: юноша в ванне, попугай – в корытце. Потом завтракали. Юноша с удовольствием пил свой кофе. А попугай, звонко стуча клювом о тарелку, клевал просо.

Потом юноша уходил на лекции. А попугай удобно устраивался на подоконнике, дабы изучать прохожих и следить за порядком на Плаке.

Но особенно юноша и попугай любили вечера. Именно вечерами, долгими и оттого особенно приятными, они, вперившись в книгу, наслаждались вековой культурой. Часов в девять попугай сникал. Переставал отвечать на вопросы и сонно глядел перед собой.

Тогда юноша отправлял его на жёрдочку. А клетку накрывал тёмным платком. И тогда в доме наступала тишина. Тогда юноша включал компьютер и долго мелькали на экране формулы. И только под утро юноша отправлялся спать.

Так шли годы. Пролетали десятилетия. Юноша превратился в старика. Евстафиос стал зваться господином Видалисом. Студент стал знаменитым астрофизиком. Ну а Ара не менялся. И был красно–сине–зелёным, рассудительным и очень довольным своей жизнью попугаем.

Он любил и был любим. Разве в этом не заключается смысл жизни?! Словом, эти двое были счастливы. Однако всё чаще и чаще теперь Евстафиос стал говорить попугаю:

– Стареем, брат.

– Чушь! – пытался взбодрить его попугай.

– Да нет, это вовсе не чушь! Годы прошли как сон. Надо было в своё время прислушаться к маминым советам и жениться. Представь, сидели бы мы сейчас в уютном домике, а вокруг – резвятся дети.

– Чушь! Чушь! – настаивал Христофорос.

– Да и вправду – шумно. От дела отвлекали бы, – соглашался Евстафиос.

– Наука, господа! Наука! – напоминал о самом главном попугай.

– Будь у меня семья, ничего бы я не добился как учёный, – рассуждал Евстафиос. – Жена бы уж точно не дала бы мне возможности заниматься исследованиями. Никто не знает, о чём только эти женщины думают.

– Знает! Христофорос знает! – возражал попугай.

– Ну, если только ты и знаешь на всём белом свете! – со вздохом отвечал Евстафиос – Потому, что все остальные мужчины на Земле постоянно задаются вопросом, а ответа не находят. Женятся – несчастны. Не женятся – несчастны. Прямо загадка какая–то!

– Чушь собачья! – гнул своё попугай.

Лексикон его был беден. Но рассуждать–то он умел. И совсем неплохо.