Почему Боуи важен

Терри неявным образом присутствует по крайней мере в двух песнях Боуи. О песне «Jump They Say» 1993 года Боуи говорил, что она «написана отчасти под впечатлением от моего единоутробного брата». По поводу песни «The Bewlay Brothers» 1971 года он не был так откровенен и долго давал разные лукавые объяснения, однако в 1977 году признался, что в ней говорится о нем и Терри, а фамилия «Bewlay» созвучна его собственному сценическому псевдониму. Песня «The Laughing Gnome» никогда не обсуждается в таком контексте и в лучшем случае воспринимается критиками как забавная шутка или, по словам Питера и Лени Гиллманов, как «чудесная детская песенка». Однако ее так и хочется добавить к списку песен, вдохновленных отношениями Боуи с братом, особенно если вспомнить историю, которую Кристина рассказывает о Терри и их бабушке. Маленький Терри нервно улыбался после того, как его отругали. «Бабуля сказала: „Давай, засмейся еще“, и когда он снова ухмыльнулся, шлепнула его по уху со словами „Будешь знать, как смеяться надо мной“». Ха-ха-ха. Хи-хи-хи[46].

Это убедительная интерпретация. Но было бы упрощением толковать песню «The Laughing Gnome» исключительно как рассказ о Терри Бёрнсе, одержимом человеке, который продолжал появляться в доме Дэвида и отсылаться прочь. Любая песня Боуи, как и сам их автор, – это информационная матрица с многочисленными вариантами взаимосвязей. Даже отдельные слова могут нести разную смысловую нагрузку и отсылать слушателя в разные стороны, побуждая к разным интерпретациям. Мы можем как угодно соединять эти слова и фразы в убедительную картинку, но стоит нам повернуть ее под новым углом – и она изменится. Как я уже предположил, песня «The Laughing Gnome» отражает характерное для Боуи противоречие между свободным независимым приключением и безопасностью домашнего очага. Вместе с тем она все-таки и комический номер, забавная зарисовка, «чудесная детская песенка». Она может быть всем этим и кое-чем еще. В своем интервью писатель Ханиф Курейши предлагает еще один резкий поворот, последний кусочек пазла.

Курейши вспоминает, что, когда они работали вместе над «Буддой из пригорода»[47], Боуи «рассказывал, какая неловкая для его матери и отца атмосфера складывалась в доме в присутствии Терри, какой тяжелой и тревожной она была». Но он тут же продолжает, не меняя тему, описывать свои ощущения от разговоров с Боуи по телефону: «У меня складывалось впечатление как при общении с психически нездоровым человеком, когда он будто бы говорит сам с собой. Это просто монолог, в котором собеседник делится с тобой всем, что вертится у него в голове». Курейши упоминает о шизофрении Терри и без всякого перехода продолжает говорить о возможном психозе Дэвида. Это очень показательно и рифмуется с предположением Криса О’Лири о том, что «The Laughing Gnome» – это «человек, теряющий рассудок, шизофренический разговор с самим собой».

Гипотеза о том, что Боуи напрямую транслирует страх перед безумием в своих текстах (например, в песне «All the Madmen»[48] (1970) или в строчке «рука, тянущаяся ко мне из разверзшихся небес»[49] из «Oh! You Pretty Things» (1971)), могла бы показаться излишним упрощением, если бы он сам не признавал этого. «Я ощущал себя счастливчиком, потому что, будучи артистом, мог сублимировать все психологические перегрузки в музыке и таким образом избавиться от них – поэтому подобное никогда не могло со мной случиться». Это признание, вошедшее в книгу Дилана Джонса, прямо подкрепляет вышеприведенную цитату («человек заставляет себя пройти через такой психологический стресс…»). Обратите внимание, как внешнее хладнокровие Боуи уступает место поспешному заклинанию, будто быстро высказать желание – значит обратить его в реальность.

Получается, в этом смысле «The Laughing Gnome» рассказывает не просто о Терри, а еще и о том, что тот значил для младшего брата. О том, что он был его альтер-эго, постоянно возвращающимся из изгнания и напоминающим о том, кем Боуи мог и так боялся стать. Смеющийся гном – персонаж, олицетворяющий как безумие, так и истину, сумасшедший смех и глубокомысленное предупреждение. Ты не можешь его поймать и не можешь избавиться от него. Его невозможно усмирить, но можно принять и понять, и не просто чтобы установить мир, но и получить для себя выгоду («мы питаемся икрой и медом, потому что они [гномы] зарабатывают для меня кучу денег»). Если мы до конца осмыслим это толкование, то придем к выводу, что Боуи стремился к успеху не просто потому, что жаждал славы. К творчеству его двигало желание вытеснить мысли из своей головы в сферу искусства. Он предпочитал переплавить свою галлюцинацию в комический образ, а не слушать этот визгливый смех, запертый в его собственной голове. Он хотел выплеснуть эту энергию, пока она не свела его с ума. Он чувствовал, что искусство может спасти его, и, возможно, так и вышло. Как предсказывалось в песне, оно, безусловно, принесло ему успех.