Почему Боуи важен

Да, вот теперь он наконец добился своего. Но ведь с того момента, как Дэвид Джонс присоединился к The Konrads и начал играть каверы Shadows в клубе Royal Bell в Бромли, прошло уже целых десять лет. Десять лет фальстартов, разочарований и провалов. Да, Боуи был выдающимся артистом, но от других ребят, игравших в группах в 1962 году в Бромли, его во многом отличало именно упрямое нежелание сдаваться в тот ранний период – благодаря этому мы, собственно, о нем и узнали. Его история важна, потому что Боуи продемонстрировал нам, помимо всего прочего, чего может добиться обыкновенный человек, обладающий достаточным упорством и верой в свои силы. Для этого ему понадобилось десять лет. А если бы вы начинали сейчас, кем бы вы стали спустя десятилетие?

II Связи

Как и большинству поклонников Боуи, мне то и дело внезапно приходят в голову названия и строчки его песен. Они словно направляют мои мысли и комментируют все, что я делаю, подобно репликам персонажей комиксов. У каждого из нас есть свой набор любимых фраз и музыкальных фрагментов. В мой входят, например, строчки из песни «Five Years». Во втором куплете Боуи, чья голова идет кругом от новостей о надвигающемся апокалипсисе, поет о том, что его атакуют звуки телефонных звонков, оперных арий и любимых мелодий, и видит «мальчишек, игрушки, утюги и телевизоры». «Мой мозг ломится как захламленный склад, – сетует он. – В нем не хватало свободного места, а мне нужно было втиснуть туда так много всего»[51]. Эти строчки прочно засели в моей голове не только потому, что они поясняют многие другие его тексты, но и потому, что именно так я всегда чувствую себя после прослушивания его лучших песен: переполненным мыслями и энергией.

В «Life on Mars?» мы снова погружаемся в этот до отказа набитый впечатлениями мир: пещерные люди, моряки, служители закона, – а потом отправляемся в воображаемое путешествие от Америки до Ибицы и Норфолкских озер с Микки Маусом и полчищами его сородичей, Ленноном (или, возможно, Лениным) и «моей матерью» в главных ролях. Гипнотизирующий, как будто бы автоматический поток информации и рекламных образов обнаруживается и в песне «Looking for Satellites»: пустота, шампунь, телевизор, схватка, Boy’s Own[52], узкий галстук, шокирующий финал. «Не могу остановиться», – поет речитативом Боуи и снова повторяет этот список. Эта беспорядочная смесь фрагментов – отчасти следствие экспериментального подхода Боуи к написанию текстов, начиная с импровизаций прямо у студийного микрофона и буквальной нарезки слов (с помощью ножниц) в 1970-х годах и заканчивая использованием компьютерной программы Verbasizer для случайной перестановки предложений в 1990-х. Однако эти приемы также свидетельствуют об информационном голоде и нетерпеливом стремлении Боуи – опять же в основном в 1970-е и в середине 1990-х годов – к новым вызовам, жанрам, стимулам и провокациям.

Тексты его песен, как правило, насыщены культурными отсылками: беглыми намеками, лаконичными цитатами, еле слышными отзвуками. Если мы последуем за ними и проследим их истоки, то узнаем о нем больше. Но заодно мы узнаем больше и обо всем на свете, просто так, без особой цели – как делал он сам. А следуя за каждой подсказкой, за тем, как они расслаиваются и ветвятся, унося нас далеко от первоначального замысла, туда, куда, возможно, не заглядывал и сам Боуи, мы узнаем и еще больше – о мире, а может быть, и о нас самих.

Я – фанат Боуи, но я еще и профессор культурологии, и поэтому образ мозга как склада, где нет свободного места, напоминает мне положения некоторых научных теорий. Антрополог Виктор Тёрнер, например, описывает лиминальность, то есть пороговое, переходное состояние, как «плодоносящий хаос, кладовую возможностей – не беспорядочное скопление, а борьбу за новые формы и структуры, процесс созревания»[53]. В этой цитате немало параллелей с миром образов Боуи: хаос, хранилище, заполненный до отказа склад. Мы можем путешествовать между текстами его песен и теорией Тёрнера, выявляя их взаимосвязи.

В песне «Looking for Satellites» рассказчик провозглашает, что мы находимся «нигде»: «Куда мы отправимся дальше?» – спрашивает он, пристально глядя в небо. «В наших глазах нет ничего; они одиноки как луна, туманная и далекая». Это образ пустоты, однако, по Тёрнеру, «ничто» плодотворно: из одиночества рождается поток образов, который Боуи пропускает через себя, будто бы принимая сигналы со спутника. Шампунь. Телевизор. Схватка. Boy’s Own. (Или Boyzone[54] – сам Боуи отрицал эту игру слов, но это не мешает нам трактовать текст двояко.) Как и подобает слушателям, мы изо всех сил стараемся найти в этом перечне смысл, «новые формы и структуры», а не отвергнуть его как «беспорядочное скопление» слов.