Почему Боуи важен

Я до сих пор не знаю, что хотел сказать этим автор, но знаю, что из этого вынес я сам. Мысли бурлили в голове, стремясь выскочить наружу и повести меня по пути собственного творчества, за пределы самой песни. Отталкиваясь от ее текста, я придумал нескольких персонажей, ведь само слово «Рикошет» звучало как имя нового супергероя, футуристического копа или юного бунтаря, а затем начал сочинять рассказы и сценарии, рисовать логотипы и эскизы костюмов. (Я даже знал, во что будет одет мой «Рикошет», и съездил в торговый центр в Луишем на востоке Лондона, где нашел себе куртку, наиболее точно соответствующую сложившемуся в моем воображении образу.) Я уверен, что никогда не стал бы настолько увлеченно изучать поэзию в школе и в университете, если бы не тексты Боуи. Они заставили меня почувствовать, что стремление понять таинственное значение слов и фраз может стать своеобразным расследованием, захватывающим процессом поиска смыслов. Пожалуй, это стало важной вехой на пути, который привел меня в науку и к тому, чем я занимаюсь сейчас.

Не у всех Let’s Dance любимый (или первый в жизни) альбом Боуи, но, с чего бы вы ни начали, ваши чувства, возможно, были схожи с моими. Если, например, вы впервые столкнулись с музыкой Боуи в 1993 году, то помните песню «Strangers When We Meet» в альбоме Buddha of Suburbia, с ее стихотворным космополитизмом: «никаких модных rechauffé[60] <…> напевая „Rheingold“[61], мы торгуем vendu[62]». Она вновь появляется в альбоме 1. Outside 1995 года, где можно заодно поразмышлять об упомянутых вскользь архитекторах Филиппе Джонсоне и Ричарде Роджерсе[63]. Если вы познакомились с Боуи в «берлинский» период, то могли мечтать о воображаемых городах под звуки песни «Warszawa» (с альбома Low) с ее зачаровывающими, но почти интуитивно понятными призывами на придуманном языке («Sula vie dilejo; solo vie milejo»). В конце альбома Hunky Dory 1971 года в песне «The Bewlay Brothers» рассказывается загадочная история братьев Бьюлэй – «лунных мальчиков», «Королей забвения»: один брат был из камня, а другой, более податливый, из воска – «хамелеон, комик, коринфянин и карикатура».

И, конечно же, в 2016 году Боуи оставил нас один на один с загадками песен «Lazarus» и «Blackstar», его последним посланием, переданным через два таинственных клипа: украшенный драгоценными камнями череп в шлеме астронавта, вилла Ормена, умирающий человек с забинтованными глазами и его маниакальный двойник в полосатой футболке с обложки давнего альбома Боуи Station to Station. Сама песня «Station to Station» 1976 года перегружена оккультными образами: в ней упоминается «древо жизни» (кстати, это еще одна разновидность карты – или матрицы), растущее «от Кетер до Малкут[64]». Даже простенький на первый взгляд рок-номер «Janine» со второго альбома Боуи 1969 года уже отличается и интересным выбором слов («твое странное требование сопоставить мой разум»[65]) и образами, предвосхищающими гораздо более сложный текст «Ashes to Ashes»: «если ты пойдешь на меня с топором, то убьешь не меня, а другого человека»[66].

Слушателю не обязательно помнить наизусть цитату из письма Франца Кафки («Книга должна быть топором, способным разрубить замерзшее море внутри нас»), чтобы этот неожиданный образ в «Janine» разбудил его воображение. Мы не обязаны понимать концепцию древа жизни и соотношение Кетер и Малкут (соответственно, «короны» и «королевства»), чтобы почувствовать мощную экспрессивность «Station to Station». Нам не нужно знать, что Ормен – это еще и название городка в Норвегии и что в переводе это слово означает «змея», чтобы быть завороженными первыми словами песни «Lazarus»; нам не нужно помнить, что в клипе к песне «Where Are We Now?» Боуи был в футболке с надписью «Song of Norway» или что Гермиона Фартингейл сыграла в фильме «Песнь Норвегии» вскоре после окончания ее отношений с Боуи. Мы не обязаны интерпретировать текст песни «The Bewlay Brothers» как замаскированную историю отношений Дэвида и его брата Терри или даже понимать, что в английском языке «коринфянами» называют прожигателей жизни.