Почему евреи не любят Сталина

Одновременно, в эти же 30-е гг., Маркиш пишет «в стол» свою знаменитую поэму «Сорокалетний». По свидетельству младшего сына Маркиша — Давида, за несколько дней до своего ареста, 27 января 1949 г., поэт показал жене пожелтевшие от времени листочки и сказал ей: «Эту поэму я начал писать за границей (в эмиграции), ни одной строчки из нее не напечатано. Что бы ни случилось, ее нужно сохранить. Это главное, что я в своей жизни сделал». Любопытно, как была спасена рукопись поэмы. События разворачивались, как в остросюжетном детективном фильме. В роковой вечер 27 января 1949 г. Маркиш упаковал в дорожный портфель вместе с несколькими другими произведениями поэму «Сорокалетний» и передал портфель сестре тещи. Та немедленно вышла из квартиры. Лифт был занят, и она пошла вниз пешком. Лифт остановился на этаже Маркиша, из него вышло семь офицеров. Маркиша увели, сказав, что его вызывает министр на собеседование. Часа через три пришли четверо офицеров и предъявили ордер на арест и обыск.

Вернемся к поэме. В ней Маркиш метафорически, но довольно прозрачно рисует печальную картину советской действительности:

В долине людей возбужденных не счесть,
Там блещет, как чистое золото, жесть,
Паяцы в толпе возбужденной снуют
И жесть золотыми зубами жуют.

Комментируя эти строки, Давид Маркиш, переведший поэму на русский язык, пишет, «Долина — советская Россия, обманутая и изнасилованная. Паяцы — большевистские комиссары, гроссмейстеры обмана».

В своей поэме Маркиш признает, что и на нем лежит вина за то, что происходит в «гиблой долине», за то, что не воспрепятствовал установлению строя, основанного на лжи и насилии:

К тебе я приду через силу, с трудом,
Нагруженный, отягощенный стыдом,
Тебя я не встречу и кладь не сниму,
И там, у вершины, позор свой сниму.

Печатать такие стихи в 30-е гг. было, конечно, невозможно. Маркишу удается в 1940 г. опубликовать поэму, в которой разоблачается звериное лицо германского фашизма, с которым советские власти заключили в сентябре 1939 г. договор о дружбе… Речь идет о поэме «Танцовщица из гетто». В ней дано блестящее художественное и философское обобщение звериной сути фашизма:

Идет с секирой истукан,
Несет порядки новые народам.
Он приволок покойника. Он пьян.
Он как горилла. Он ариец родом.

Маркиш верит, что фашизм с его нечеловеческой идеологией и практикой будет уничтожен. Прекрасно звучат оптимистические строфы поэмы:

Когда-то здесь под грозный гул стихий
Над пляшущей толпой загрохотало
Торжественное слово «Не убий!».
Оно теперь безмолвным страхом стало.
Но не смолкает правды гневный гром,
И мысль не уступает тьме и страху…
Не тот погиб, кто пал под топором,
А тот, кто опустил топор на плаху!
Да будет всем известно наперед,
Что тьме и страху мысль не уступает…
Герой не тот, кто кандалы кует,
А тот, кто кандалы свои ломает!

Перехожу к самой трагической странице биографии Переца Маркиша.

Широко известно, что сразу после войны все явственнее давал себя чувствовать государственный антисемитизм. Евреев часто и открыто изображают и принимают как чужеродных в этой стране. Конечно, не мог этого не видеть и не чувствовать Перец Маркиш. Это чувство обособленности евреев от господствующего окружения с необычайной выразительностью проявилось в коротком тосте, который Маркиш произнес в своем доме, за своим столом, в первые послевоенные дни. «У нас собрались писатели (на этот раз не еврейские), актеры и с десяток боевых, прославленных генералов: жена одного из них была хорошим другом нашей семьи, — вспоминает Симон Маркиш. — После славной выпивки в честь победы и победителей Маркиш поднялся и сказал: “Я хочу выпить за гостеприимство, которое русский народ проявил и проявляет моему еврейскому народу” — “Да что вы, Перец Давидович! — возразил один из генералов. — Какое там гостеприимство! Вы — у себя дома!.” Но Маркиш упрямо повторил: “За ваше гостеприимство!”».