Почему я сплю с другими? Психология измены

Полуденный воздух плавился в белом зное. Запах нагретого можжевельника и цветущих трав мешался с солоноватым привкусом моря. Стрекот невидимых, но отчаянных насекомых был таким громким, что мог бы заглушить и мысли в голове…

В какой-нибудь другой день. В какой-нибудь другой момент.

Женя металась. Точнее, не так: внешне она вроде бы спокойно брела по тропе, ведущей от палаточного лагеря в гору, но внутренне сгорала от гнева и боли, и ни одно чувство не могло победить другое и потому не порождало ни слов, ни действий, только смятение.

Сегодня утром приехали на поезде Игорь и Оксана. Игорь, ее муж, и Оксана, ее потерянная и вновь найденная подруга детства. Румяные, и не от жары, смущенные. Обнялись, спешно поставили вторую палатку (первую Женя сама на себе притащила, вместе со спящим Мишенькой и большим рюкзаком, еще неделю назад) и объявили, что у них, мол, внезапно вспыхнули чувства друг к другу и «все было, вот». Игорь добавил, что как честный человек не имеет права скрывать от супруги правду. Оксана прятала глаза и, кажется, даже плакала, но утверждала, что не могла с собой ничего поделать.

А зачем приехали, раз так? Ну, не пропадать же билетам… Да и обсудить надо всем вместе, что дальше делать.

Жене хотелось побросать их обоих в море, желательно со скалы, и уехать куда глаза глядят. Что было, надо сказать, проблематичным, учитывая ее весьма скромную комплекцию. Эх… черти.

В общем, что делать, было совершенно непонятно, особенно учитывая то, что где-то через полчаса проснется Мишенька, и ему нужно будет варить кашу.

— Привет, Евгения, — поздоровался из-за спины знакомый голос.

Это был Толик, странный, но приятный во всех отношениях молодой человек, который жил на отдельном становище поодаль от лагеря. Жил, по слухам, с марта по октябрь каждый год, все эти месяцы предаваясь только медитации и единению с природой. Чем Толик промышлял, для всех было загадкой. Впрочем, ни у кого ни денег, ни еды не просил, у чужих костров ужинал, но и к себе, бывало, звал, так что, по большому счету, с расспросами и наставлениями к нему никто не лез. А вот самого Толика послушать — это да, желающих всегда было хоть отбавляй.

— Привет… — Женя оглянулась.

— Ой, а что же ты сегодня невеселая такая? И богатырь твой где?

— Богатырь спит, как и положено, богатырским сном. Слушай, Толь, у тебя найдется для меня минутка?

— Да хоть сто. Пойдем чай пить.

Женя выдохнула. Вот как-то сразу, всем телом. Такая от Толика исходила… Она не знала, что это было. Уверенность, или сила какая-то, или доброта и спокойствие, или все вместе и еще что-то.

Но в тот момент, когда она свернула со своей тропы отчаяния и пошла к Толику пить чай, в ней как будто лопнул нарыв. И это было не больно, а как-то даже легко. Из нарыва хлынуло что-то черное, а сама Женя осталась. Собой осталась. И черное ушло в землю — уходило с каждым шагом прямо в каменистую тропку — а внутри появилось место. Чтобы дышать, наверное.

Естественно, Толику она ничего не рассказала. Они вообще больше молчали, пока готовился в стареньком котелке травяной отвар, и после, когда клубился в кружках дымком… Вопреки всем планам и ожиданиям, потребность с кем-то поделиться куда-то делась. Сдулась, исчезла. И как это так…

Толик ни о чем не расспрашивал, что-то негромко говорил про море и про птиц, и под это молчание, чередующееся с короткими, но витиеватыми репликами, Женя едва не заснула.

— Ой, мне же к сыну надо! — спохватилась она вдруг.

— Давай, иди, конечно!

— Толь… а как ты это делаешь? — спросила Женя, уже уходя.

Толик только улыбнулся.

А Женя подумала, что, может быть, стоит тоже начать медитировать.