Почему любовь ранит? Социологическое объяснение

Вспоминая де Токвиля, Дюмон добавляет: «Там, где царит неравенство, существует столько же различных человеческих качеств, сколько и социальных категорий»[456]. Дюмон является сторонником такого рода существенных различий, которые складываются между разными социальными и культурными группами в Индии, например. По его мнению, правая и левая рука — не просто полярные симметричные противоположности; скорее, они различны сами по себе, поскольку имеют разные взаимоотношения с телом. Таким образом, Дюмон предполагает, что равенство влечет за собой потерю качественных различий. Он использует аналогию с правой и левой рукой, поскольку обе они необходимы телу, но при этом радикально отличаются друг от друга. С несовременной неэгалитарной точки зрения, ценность каждой руки — левой и правой — коренится в ее отношении к телу, имеющему более высокий статус.

Это уклонение от подчинения, или, если назвать его истинным именем, трансцендентность, заменяет плоский взгляд на глубокое представление и в то же время является корнем «атомизации» (т. е. разобщения), на которую так часто жалуются романтические или ностальгические критики модернизма. <…> В современной идеологии предыдущая иерархическая вселенная развернулась веером плоских представлений подобного рода[457].

Смысловой режим, на который указывает Дюмон, — это режим, в котором трансцендентность порождается способностью жить в рациональной, целостной, иерархически упорядоченной нравственной и социальной вселенной. Подобно правой и левой руке, эротизм, развитый в западной патриархальной культуре, был основан на аналогичной дихотомии между мужчинами и женщинами, каждый из которых радикально отличался от другого и утверждал свою собственную глубокую индивидуальность. Именно эта глубокая разница традиционно эротизировала отношения между мужчиной и женщиной, по крайней мере, с тех пор, как эти индивидуальности стали сильно эссенциализированными. Можно также предположить, что власть порождает глубокие смыслы, потому что ее почти всегда нужно скрывать. По этой причине она вынуждена создавать неоднозначные смыслы, которые одновременно принуждают к насилию и уклоняются от него. Такое уклонение производится эстетизацией властных отношений в виде мужского кодекса «галантности» и традиционного романтического ухаживания.

Эротика как прерывистость

Ролан Барт дает интересное дополнительное определение эротики:

Разве самая эротическая часть тела не там, где распахивается одежда? В извращении (где царит буквальное удовольствие) нет «эрогенных зон». Именно прерывистость, как справедливо утверждает психоанализ, эротична; прерывистость кожи, мелькающей между двумя краями или предметами одежды (брюками и свитером, в вырезе блузки или между перчаткой и рукавом); именно этот промельк соблазняет или, скорее, чередование появления и исчезновения[458].

Динамика эротики — это воздействие откровения и тайны, поскольку можно предположить, что такое чередование разыгрывает и повторяет смену недостатка (эротики) удовлетворенностью ее созерцания. Сексуальное освобождение и «политически корректные» портновские и физические практики, напротив, имеют тенденцию подрывать эту динамику, поскольку они сглаживают поверхности тела, делая их равными, либо в обнажении (политика сексуального освобождения — пребывание на нудистском пляже, например), либо в их укрывании (разоблачение тела становится политически незаконным проявлением воплощенной сексуальности). Более того, одежда, приоткрывающая фрагменты тела, указывает на отсутствие определенности в вопросе о границах, о том, что такое эротика, и о том, когда и где такой эротизм допустим или недопустим. Прерывистость создает форму семиотической расплывчатости и неоднозначности. Здесь также процедуры политкорректной речи и дресс-кода устраняют неоднозначность и стремятся сделать речь и тело единообразными, четко определяя зоны допустимого и недопустимого контакта. Короче говоря, наши новые правила приводят к устранению неопределенности.

Поглощение и самоотречение