Почему любовь ранит? Социологическое объяснение

Когда Эмма Бовари ослабляла свои корсеты с мужчиной, который не был ей мужем, или Анна Каренина вырывалась из своих, или Ньюболд Арчер [так в оригинале] мучился над тем, уехать ли из Нью-Йорка с Эллен Оленской, люди, действительно, рисковали всем ради любви. Буржуазная респектабельность обладала властью сделать из этих персонажей социальных изгоев. И чтобы выдержать изгнание, требовалась сила. Из подобного риска могла возникнуть сила страдания, приносящая ясность и прозрение. Сегодня же не нужно платить по счетам, нет мира, полного условностей, от которого человек может быть отлучен. Буржуазному обществу как таковому пришел конец[479].

Этот публицист предполагает, что любовное страдание утратило свою культурную силу и пафос и больше не может обеспечивать экзистенциальную ясность, поскольку оно не выявляет конфликт между обществом и индивидом, не противоречит расчету экономической деятельности и не приказывает личности жертвовать собой или отказаться от своих обычных механизмов самоконтроля; скорее, оно указывает только на личность и ее собственные нужды. Если в главах 2 и 3 я описала деструктуризацию романтической воли, то в главах 4, 5 и 6 я указываю на деструктуризацию романтического желания, оказавшегося как в ловушке между неуверенностью в себе, иронией и чрезвычайно сексуализированной культурой, в которой были уничтожены традиционные условия возникновения эмоциональной и сексуальной страсти.

Глава 6. От романтических фантазий до разочарований

Любовь не может быть сама себе истоком.

Ролан Барт

«Фрагменты речи влюбленного»

(A Lover’s Discourse)[480]

Мелодии услышанные сладостны, но неуслышанные слаще.

Джон Китс

«Ода греческой вазе»

(Ode on a Grecian Urn)[481]