Во-первых, независимо от того, какие эмоции испытывал человек, они были организованы в рамках социальных и экономических интересов. Общепринятая точка зрения как в социологии, так и за ее пределами, гласит, что действие в своих интересах несовместимо со страстью. С другой стороны, по моему убеждению, интересы не только не противоречат страсти, но и дают толчок к ее активизации и поддержанию. Как предполагает экономист Роберт Франк, эмоции играют решающую роль в подтверждении нашей приверженности собственным интересам и в осуществлении надлежащих действий по их защите. «Страсть часто очень даже неплохо служит нашим интересам!» — пишет он[66]. Что делало эмоции в романах Остин особенно интенсивными, так это то, что они были четко ориентированы и на здравый смысл, и на интерес, которые, в свою очередь, действовали как мощные катализаторы эмоций. Это замечание можно обобщить и распространить на другие классы: поскольку брак имел решающее значение для экономического выживания, он порождал эмоциональные структуры обязательств. Это порядок, в котором страсть и интерес, будучи теоретически разделенными, могут взаимно усиливать друг друга: презрение (в случае с Дарси) или любовь (в случае Эммы и Найтли), например, служили инструментом для поддержания классовой эндогамии (заключение браков между лицами одной и той же общественной группы).
Вторым последствием вовлечения брака в экономические интересы является то, что предложение о браке часто отклонялось или принималось в зависимости от социального положения или наличия состояния. В семнадцатом, восемнадцатом и девятнадцатом веках «родители, как правило, отвергали будущих мужей из-за того, что они были недостаточно богаты»[67]. Если в системе ухаживания, которую описывает Остин, личность как носитель самоидентичности и ценности менее уязвима, чем у современных людей, это потому что она априори обладает статусом, используя терминологию французского антрополога Луи Дюмона[68]. На самом деле, персонажи, которых Остин представляет как лишенных чувства социального места, — это персонажи, постоянно страдающие от унижений и находящиеся на грани смешного или безнравственного (например, Харриет Смит в «Эмме» или Уильям Эллиот в «Доводах рассудка»). В романтическом порядке, описанном Остин, счастьем в любви обладают только те, кто знает свое социальное место, не претендует на большее, но и не стремится к меньшему. Иначе говоря, поскольку критерии классификации людей были известны и понятны всем и так как решение о вступлении в брак явно основывалось (по крайней мере, частично) на социальном статусе, то отказ претенденту в заключении брака не зависел от внутренней сущности личности, а только от ее положения. Когда саму Остин попросили больше не встречаться с Томом Лефроем, который ухаживал за ней и которого она, очевидно, любила, она приняла вердикт без каких-либо возражений, поскольку знала, что оба они испытывают недостаток в деньгах. Когда предложение философа Томаса Карлайла в первый раз было вежливо отвергнуто Джейн Уэлш, он мог — и фактически так и сделал — связать ее отказ с его сомнительными финансовыми перспективами, а не с его личностью или привлекательностью. В противоположность этому, когда личность становится сущностной[69], когда любовь определяется как обращение к самой сокровенной сущности человека, а не к его классу и положению, любовь становится оценкой значимости человека, а отказ — отрицанием ценности его личности (см. главу 4).