Почему любовь ранит? Социологическое объяснение

Изменения в сексуальной сфере, произошедшие после Первой мировой, но еще нагляднее после Второй мировой войны, по мнению многих ученых, привели к появлению «рекреационной сексуальности»[114], пришедшей на замену отчужденной, превращенной в товар и самовлюбленной сексуальности. Я считаю, что сексуальность подобно красоте целесообразнее рассматривать как «диффузную статусную характеристику»[115], т. е. как характеристику, подтверждающую статус. Можно рассуждать о многих последствиях того, что сексуальная привлекательность стала важным и даже решающим критерием в выборе партнера. Во-первых, взаимозависимость красоты и нравственных качеств, скорее всего, означала тесную связь с социальным классом (нравственность заключалась в проявлении манер и чувства приличия, присущих определенному классу)[116]. Поскольку сексапильность была сформирована с помощью средств массовой информации, индустрии моды и косметики для привлечения широкого круга женщин, она стала относительно независимой от нравственных кодексов и, следовательно, от социального класса. Подобные бесклассовые кодексы сексуальности, доступные для подражания любой женщине, воплощает в себе Анджелина Джоли. Таким образом, очевидно, что сексуальность является потенциально опасной для традиционных моделей гомогамии. То есть, принимая во внимание, что красота и сексуальность не обязательно совпадают с социальной стратификацией и могут фактически предоставить менее богатым образованным женщинам альтернативный способ доступа к влиятельным мужчинам, легализация сексуальности представляет собой увеличение числа способов вступления в брак, подрывая, таким образом, традиционную иерархию, основанную на деньгах. «В низших классах общества эта [эротическая] иерархия может быть более заметна, чем где-либо еще, просто потому, что бедные, не обладающие властью и необразованные занимают нижние позиции во всех других отношениях и, таким образом, могут стать значимее благодаря своим эротическим качествам»[117]. В конечном счете, это означает, что брачный рынок становится некой сексуальной социальной ареной, где секс происходит из любви к самому процессу, ареной, где соревнуются все больше и больше соперников: скажем, богатые, образованные и сексуально привлекательные, которые могут либо принадлежать, либо не принадлежать к богатым.

Во-вторых, увеличение количества критериев выбора подразумевает возможность возникновения многих других противоречий в выборе партнера. То есть, если гомогамия основывается на самой сильной социологической поддержке брака — брака с партнерами, имеющими сопоставимое образование и социально-экономический статус, то сексуальность привносит элемент, который потенциально может противоречить, и часто так и делает, «нормальной» логике социального воспроизводства[118]. Не секрет, что влечение к не гомогамным партнерам было достаточно известным явлением в прошлом, но это считалось гораздо менее законным. Это также означает, что попытка объединить одинаково законные критерии, которые не обязательно совпадают, усложнит процесс поиска и, скорее всего, заставит выбирающих лавировать между взаимоисключающими характеристиками (а иногда и выбирать из них). С точки зрения социологии мы можем сказать, что современный выбор партнера, основанный на габитусе, или наборе прочных телесных, лингвистических и культурных предрасположенностей, приобретенных в ходе социализации, становится более сложным, поскольку теперь он должен усваивать различные наборы оценок, либо подталкивающих к воспроизводству социального класса, либо к медиакультуре, которая производит огромное количество бесклассовых образов. Романтический габитус сложен по своей природе.