Почему любовь ранит? Социологическое объяснение

Молодость и красота стали символами эротики и сексуальности. Превращение тела в товар благодаря стремлению сделать его моложе и красивей повлекло за собой его интенсивную эротизацию, а также сблизило его с романтической любовью. Краска не только не лишила респектабельных женщин возможности полюбить и выйти замуж[100], но и, казалось, привела прямо к этому. «Косметика заняла видное место в повседневных картинах любви и отказа, триумфа и унижения»[101]. На самом деле, довольно очевидным объяснением культивирования красоты была надежда найти истинную любовь. Настоящей целью (женской) красоты было «обеспечить себе мужа»[102]. Это обещало женщинам невысокого происхождения возможность возвыситься над своим положением благодаря удачному браку. Красота и женственность, подчеркивавшие сексуальность, были тесно связаны с образом романтики, поскольку и романтика, и красота считались ходовым товаром среди рекламодателей, владельцев студий и производителей косметики. Романтика ввела гендерное разделение, потребовала, чтобы мужчины и женщины неукоснительно поддерживали эти различия; однако она также обещала уничтожить их в утопии бесполых отношений.

Мужские тела также подверглись процессу сексуализации. Несмотря на то, что мужчины медленнее включались в потребительскую культуру, уже в XIX в. можно найти предпосылки мужской идентичности, основанной на потребительской культуре, гедонизме и сексуальности[103].

Неприглядной, но не менее важной стороной были бордели, кровавые виды спорта и другие незаконные удовольствия, но также существовал целый ряд значимых предприятий, удовлетворявших потребности мужчин. Действительно… обширная «холостяцкая субкультура» сформировалась вокруг сети закусочных, парикмахерских, табачных лавок, портных, городских баров, театров и множества других коммерческих предприятий, которые процветали благодаря приверженности богатых, молодых «прожигателей жизни»[104].

Но именно в 1950-х гг. появилась полномасштабная потребительская культура, ориентированная на мужские тела. Лучшим символом этой культуры стал журнал «Playboy», впервые вышедший в 1953 г. Появление журнала ознаменовало собой рост «этики Плейбоя», которая ставила во главу угла «личное удовлетворение в сверкающем мире бесконечного потребления, праздную жизнь и потворство сластолюбию»[105]. Изначально, превращение мужского тела в товар опиралось не на красоту и косметику, а скорее на спорт, и непосредственно включалось в сексуальные фантазии мужчин. Своим продвижением сексуальной модели мужественности оно возбуждало то же чувство эротического очарования, что и в случае с женской моделью, но лишь с одним интересным отличием: темы любви и романтики были гораздо менее заметны.

С середины XIX в. фотография, а впоследствии и фильмы, стандартизировали новые мужские и женские каноны эротического очарования[106] и одновременно повысили осведомленность людей о собственной и чужой внешности. Эти однородные стандарты красоты сделали широкодоступными новые нормы и кодексы сексуальной привлекательности и тем самым способствовали преобразованию критериев выбора партнера.

Приоритет тела в культуре США и интенсивная коммерциализация секса и сексуальности сделали «сексуальную привлекательность» культурной категорией, оторванной от нравственных ценностей как таковых. Культ красоты, а затем и фитнеса, а также определение мужественности и женственности через призму эротических и сексуальных достоинств неустанно пропагандировались культурными индустриями и привели к постепенному преобразованию сексуального влечения и сексуальности в полноправные позитивные культурные категории, что сделало сексуальную желанность одним из центральных критериев выбора партнера и формирования собственной индивидуальности. Коммерциализация секса и сексуальности — их проникновение в самое сердце движущей силы капитализма — превратила сексуальность в достоинство и в жизненный опыт, все более оторванный от деторождения, брака, длительных связей и даже от эмоциональности.