Почему любовь ранит? Социологическое объяснение

Чтобы лучше понять природу обязательств, мы можем воспользоваться интересным объяснением различий между сочувствием и обязательством, которое дал Амартья Сен. «Если меня глубоко беспокоит мысль о том, что кого-то пытают, — пишет Сен, — то здесь речь идет о сочувствии. С другой стороны, если эта мысль не причиняет боли и не расстраивает лично меня, но все же заставляет думать, что происходит нечто глубоко неправильное и надо с этим что-то делать, то речь идет об обязательстве. Таким образом, действие, основанное на обязательстве, совершенно неэгоистично в буквальном, не имеющем отношения к нравственности смысле, оно не затрагивает сокровенных чувств личности, которая его совершает»[86]. Следуя такому определению, обязательство не обусловлено в первую очередь индивидуальными эмоциями. Подобное отличие мы видим между браком, основанном на обязательствах, и браком, основанном на подлинном чувстве. Последний базируется на попытке примирить и гармонично сочетать две независимых эмоциональных личности и в первую очередь должен постоянно создавать и воссоздавать эмоциональные условия и причины быть вместе. Обязательство, напротив, не исходит из сокровенных желаний личности и не направлено на удовлетворение ее душевных порывов. Эмоции в данном случае — это последствия исполнения социальных ролей, а не результат их изначальных предпосылок.

Таким образом, «характер» и обязательство, которые регулировали процесс ухаживания и матримониальные практики, следует рассматривать не как психологические свойства партнеров или знак более нравственной культуры, а как результат специфических социальных механизмов[87]: тесный круг общения, охраняющий и оберегающий личность; объективные (т. е. относительно не субъективные) критерии выбора партнера; однозначно эндогамные критерии выбора спутника жизни, т. е. социально-религиозно-экономический статус как открытое и законное право выбора партнера; режим перформативности эмоций, регулируемый ритуалами; роль обещания в построении репутации; тот факт, что выполнению обязательств способствовало исполнение социальных ролей. Суть этих утверждений состоит в том, что мы совершенно не должны восхвалять прошлое и тем более утверждать, что люди XIX в. были лучше или нравственнее современных людей; скорее, суть в том, что то, что моральные философы или сторонники коммунитаризма могут рассматривать как нравственную предрасположенность, объясняется социальными механизмами, которые организуют, даже если и частично, эмоциональное взаимодействие мужчин и женщин во время исполнения общественных ритуалов и ролей. В результате личность стала менее уязвимой по отношению к взглядам других людей и их одобрению или неодобрению именно потому, что чувства партнеров не были отражением их внутреннего мира. Таким образом, способы и критерии оценки, способность испытывать и поддерживать любовь, полное доверие себе в познании любви формировались социальными механизмами, которые превращали предрасположенность в «добродетель». Именно эти механизмы одновременно являлись социальными и нравственными, частными и публичными, регулировавшими выбор партнера среднего и высшего класса еще в XIX в., по крайней мере, в англоязычном мире. Что изменилось в настоящее время — это именно те условия, в рамках которых делается любовный выбор.

Великая трансформация романтической экологии: появление брачных рынков

Совершенно очевидно, что общества, в которых брачный выбор основан на любви, как правило, индивидуалистичны, т. е. люди — а не их клан или семья — принимают решение о вступлении в брак, тем самым узаконивая эмоциональную независимость. Но учитывая, что эмоциональный «индивидуализм» существует в Западной Европе, по меньшей мере, триста лет[88], это понятие слишком широко и неточно, чтобы описать и охарактеризовать современные эмоциональные взаимодействия. Английская и американская культура романтического выбора XIX в. была индивидуалистической, но форма и смысл этого индивидуализма значительно отличаются от того, что мы имеем сейчас. Я утверждаю, что это различие лучше уловить, если сосредоточиться на культурной организации выбора. До сих пор я описывала социальные механизмы, которые заставляли мужчин и женщин договариваться друг с другом без затяжных переговоров, без формального и строго регламентированного процесса самоанализа, без умозрительного выбора потенциальных партнеров из огромного количества претендентов на открытом рынке, с критериями оценки, отражающими стандарты сообщества. Как я отмечаю ниже и в следующих главах, глубоко изменились именно те условия, в которых делается выбор, т. е. экология и архитектура романтического выбора.