Почему мама хочет напиться

Почему люди постоянно мне об этом говорят? Неужели никто не понимает, сколько времени я трачу, чтобы все было как надо, или как сильно я переживаю о том, что люди обо мне думают? Или если все думают, что мне плевать, то это значит, что они переживают из-за всего даже похлеще моего? Наверное, все переживают, что недостаточно хороши, но в то же время стараются тщательно это скрыть и вместо этого проецируют в мир совершенно другой образ. Может быть, никто не идеален, как мне казалось, даже Идеальная Мама Идеальной Люси Аткинсон? Для таких мыслей мне потребовалось еще несколько бокалов вина. Это же Рождество. Волшебное Рождество. Налейте мне еще вина.

Суббота, 26 декабря

Фууу. Голова раскалывается. Отходняк. Рождество прошло. Как дальше жить? Снег превратился в слякоть. От индейки осталась жалкая кучка костей, из которых в принципе можно было бы сварить суп, но холодильник и так забит тарелками с сосисками в тесте и пятью рождественскими пудингами, которые оставила нам Джессика. Сегодня каждый сможет самостоятельно позаботиться о своих желудках. А я собираюсь валяться в пижаме, лакомиться пирогами, читать книги, которые Ханна и Сэм подарили мне на Рождество, и поедать рахат-лукум до тех пор, пока меня не cтошнит и я не вспомню, что на самом деле не люблю рахат-лукум и вообще, оказывается, все думают, что мне на все просто пофиг. Только сначала немного приберусь, чтобы можно было нежиться в кроватке со спокойной душой. И надену чистую пижаму – я ведь не животное.

Понедельник, 28 декабря

Я ненавижу эту зияющую пропасть времени между Рождеством и Новым годом. После всей предрождественской шумихи и волнения все это внезапно исчезает – словно по щелчку, и все, что остается – это ворох упаковочной бумаги, дурацкие шутки и непонятно откуда взявшиеся маленькие отвертки, которые пригодятся когда-нибудь в будущем, но только если вспомнить, куда мы их cпрятали.

Еда с рождественского стола – дорогой сыр, закуски, сосиски в тесте и канапе, а также другие вкусности, которые нужно было так тщательно охранять от мародерских полчищ, намеревающихся разграбить мой холодильник до Рождества, теперь объявлены «скучными» и отвергаются всеми, как бы я ни пыталась уговорить съесть хотя бы кусочек индейки.

Сегодня на ужин у нас будет пирог с индейкой и ветчиной (я о Саймоне, своих детях и себе. Конечно же, племя бродяг Луизы не соизволит отравлять себя такой гадостью и будет пировать стряпней Бардо – кстати, мне пришлось прочистить туалет уже три раза. В следующий раз этим будет заниматься Саймон). Саймон вздохнул, когда я рассказала ему о кулинарных изысках сегодняшнего вечера и сказал: «О боже, Эллен, я немного перебрал со всеми этими лакомствами. Мне бы сейчас простой салатик или еще что-нибудь!»

Честно говоря, я бы тоже с удовольствием навернула салатик, но ПОСЛЕ РОЖДЕСТВА ТАК НЕ БЫВАЕТ, и мы ничего не будем готовить, пока не доедим всю оставшуюся еду. Саймон сказал, что не обязательно на него было кричать и угрожающе стучать ножом по столешнице. Как грубо.

Вторник, 29 декабря

Наконец-то они уехали. Луиза и Бардо наконец уехали. Их шаткий фургон, набитый оравой детей, выпуская черный дым, уже покачивался в дороге. Я правда боялась, что этот день никогда не наступит. Луиза явно наслаждалась прелестями горячей воды и центральным отоплением и предложила остаться еще на несколько дней. Однако Саймон, которого все больше и больше нервировал Бардо и его набеги на гараж и сарай (вчера Саймон с тревогой побежал осматривать свои многочисленные священные банки с гвоздями, переживая, что Бардо успел что-то свистнуть. Вполне вероятно, я бы сказала), тут же остудил намерения Луизы: «Это было бы прекрасно, сестренка, но может вам уже пора бы и вернуться к себе? Дети, должно быть, скучают по своим кроваткам. Ведь все же нет места лучше дома, да? Было приятно видеть тебя. Приезжайте опять! Но не в ближайшее время. Легкой дороги вам!» – и практически вытолкнул ее за дверь.

Бардо, однако, предпринял последнюю попытку отжать драгоценную торцовочную пилу и пробормотал: «О, Саймон, помнишь, ты сказал, что я могу одолжить пилу, чувак? Я просто пойду возьму ее…»

Саймон твердо сказал: «О, извини, Бардо, старина!» (Старина? Что за нафиг? Неужели Саймон превратился в дурацкую карикатуру 1930-х годов и теперь называет всех «стариной»?) «Прости, но торцовочная пила сломана. Да, совсем глючит, прям капут! Вот так жалость».

Бардо не отступил и весело предложил избавить Саймона от участи выбрасывания пилы. Он сказал, что хорошо умеет чинить, а даже если и не выйдет, то можно разобрать пилу на детали.

Комнату заполнил тестостерон, двое мужчин мысленно сражались за право иметь святой Грааль Электроинструментов. Однако любовь Саймона к его электроинструментам не стоит недооценивать.

«Боюсь, я уже отнес ее на ремонт, – холодно сказал он. – За ней все равно будет долго ехать. Я отвез ее сегодня рано утром. Какая. Жалость. Пока, Бардо».