Почему мама снова навеселе

– Зачем «скорую»? Зачем устраивать это? Так, ждите меня, я сейчас буду. Придется его забирать, а то там уже толпа собралась, что ли? Он, наверное, просто подвернул ногу. Расходится, полегчает. Так, ждите, я сейчас приеду, не волнуйтесь.

Я запрыгнула в машину и поехала к парку, чертыхаясь про себя на своего недотепу-сына и толпу зевак, которые так и жаждут крови и вызывают «скорую» почем зря. Мальчишки все время откуда-нибудь сваливаются. Если бы я вызывала «скорую» каждый раз, когда Питер откуда-нибудь падал и жаловался, что помирает, то Минздрав давно бы разорился на нем одном.

Резко притормозила у ворот парка и побежала внутрь искать мальчишек. Долго искать не пришлось, потому как толпа собравшихся вокруг них гуляющих была видна издалека.

– Питер, ну честное слово, – начала я громко возмущаться, – и что ты тут затеял? Давай вставай, я уверена, ты можешь встать. Поднимайся!

Питер лежал на земле, весь бледный, на лодыжке у него находился пакет с замороженной кукурузой, предоставленный миссис Дженкинс, которая шла в это время из магазина.

– Мам, мне очень больно, – прошептал он.

– Питер, что, настолько больно? Ты до машины сможешь дойти?

– Не смогу, мам, реально, не смогу встать, – застонал он.

– Машина тут недалеко! Давай, доскачешь на одной ноге.

В эту минуту Франк Уотсон, местный самоназначенный спасатель и деревенский доброволец, снял пакет с кукурузой с ноги Питера и посмотрел на меня с укоризной.

– Боюсь, у него нога сломана, – сдержанно произнес он. – Ему нельзя двигаться. «Скорая» должна вот-вот подъехать.

– Ох ты же господи, – вырвалось у меня с досады, но когда пакет убрали, то я увидела, что нога у него лежит под каким-то странным углом. Так еще она распухла и стала как у слона. Толпа в гробовом молчании с осуждением глядела на мать, которая понукала сына встать и пойти со сломанной ногой в машину.

– Ну-ну, сынок, – слабо сказала я, – мама с тобой. Все будет хорошо. Не волнуйся, малыш. Мама тут, – повторяла я в растерянности, но пыталась показать себя заботливой и любящей матерью, каковой я на самом деле и являюсь (просто с Питером никогда не знаешь, как себя вести, он такой ипохондрик, весь в отца).

– А где собаки? – шепотом спросила я у него. Он еще больше побледнел и даже стал зеленеть и покрываться потом.

– Они с Тоби.

Тоби ошивался где-то на заднем плане, за спинами зевак, собаки тоже были с ним, я видела, как он оттаскивал Джаджи от пакетов с покупками миссис Дженкинс, которые та бросила в драматическом порыве.

– Тоби, будь любезен, отведи собак домой. Вот тебе ключи. Я позвоню Джейн, она сейчас тоже вернется домой, а потом я позвоню твоему отцу, он приедет и заберет тебя.

Тоби послушно потрусил домой, таща за собой ненагулявшихся и напрасно раззадоренных псов. Тут подъехала «Скорая». Медики цокали языками и качали головой, глядя на ногу Питера, сделали ему обезболивающий, уложили на носилки и погрузили в карету «Скорой помощи». Мне было приказано ехать вместе с ним в «Скорой», что было необычно и интересно, потому как раньше быть внутри машины «Скорой помощи» мне не доводилось. Хотя ничего особенного в этой поездке не было, если у пациента перелом, то сирены и мигалки, видимо, не положены.

Приятный медик, который, к счастью, не видел, как я пыталась заставить Питера встать и допрыгать на одной ноге до машины, и потому пребывал под впечатлением, что я все-таки добрая мать, улыбался мне подбадривающе. А он ничего, подумалось мне на секундочку.

– Не переживайте, – добродушно сказал он. – Парни в этом возрасте крепкие. До свадьбы заживет. Сильно болит, приятель? Может, тебе еще анестетика дать?

– Да, – вяло промолвил Питер. Он сделал глубокий вдох и потом снял с отвращением с себя маску. – Фу-у-у. Какая противная штука, – промычал он. – Мне от нее плохо. Мам, хочешь попробовать, возьми и дыхни, тебе понравится, ты же всегда говоришь, что любишь анестезию.

Мне анестезия и правда нравилась. Я прямо желала дыхнуть этого газа, чтобы снять напряжение и беспокойство за сына, стресс от сидения в «скорой» и того неприятного чувства, что все в толпе осуждали нерадивую мать. Симпатичный и добродушный медик, правда, глянул неодобрительно на меня после слов Питера, и я вынужденно отказалась от его предложения дунуть, так что я буду помнить только тот веселящий газ, которым дышала на родовом столе. После девяти месяцев воздержания от всего раскумариться было так здорово. Понятно, что когда ребенок лез наружу, ты все равно все чувствовала, но тебе было уже все равно. Когда Питер со своей огромной башкой родился, они не отобрали сразу у меня маску, потому что им нужно было еще накладывать швы, а потом они замотались и вовсе забыли про меня. Так я и лежала, дышала газом и была в экстазе, а Саймон все время держал на руках сына. Когда через полчаса медсестра пришла проверить, что и как, она была в ужасе, что я все еще под маской. К этому времени я витала уже в стране грез с феями и прочими эфемерными созданиями и очень не хотела возвращаться в реальность. Но, видно, такими байками моего строгого медика не проймешь.