Почему Мангышлак

Потратив битый час на красоты нашего первого чинка, погоняв по его склонам стайки каких-то мелких птичек, мы, потрясенные, поехали дальше. Однако это был еще не Мангышлак. Это была северо-западная оконечность плато Устюрт, неимоверных размеров, в полтора Пермских края площадью, совершенно безжизненного пространства. Здесь плато обрывалось крайним своим чинком и маячила за ним вдалеке, на понижении, широкая и протяженная гладь залива Кайдак.

И это тоже был не Мангышлак. Залив Кайдак сам по себе воплощение одного из вековечных природных чудес – Дыхания Каспия. Я уже вскользь упоминал о нем. Это колебание уровня морской поверхности.

Еще несколько десятилетий назад никакого залива Кайдак не было. Был сор Кайдак – грязе-солевая пустыня, солончак. Она доходила до огромного залива Мертвый Култук. Площадь которого, если уж мы взялись все мерять в Пермских краях, без малого около пятой части края.

Однако если мы отмотаем еще на несколько десятилетий назад, до 20-х годов ХХ столетия, мы обнаружим, что не было никакого залива Мертвый Култук, а был на его месте столь же огромный сор Комсомолец.

Ну а углубившись в середину XIX века, мы опять найдем на его месте залив Мертвый Култук.

Вернувшись же в наши дни, в самое что ни на есть сегодня, мы вновь не найдем залива Мертвый Култук, как не найдем на его месте и сора Комсомолец. А обнаружим мы не залив… а пролив Мёртвый Култук. А заливом теперь будет обводненная, почти доходящая до Устюрта, бывшая суша, а теперь залив Кайдак.

Так прибавил в уровне Каспий. Чудо? Еще какое! Но чтобы его увидеть, надо поторопиться. Дыхание Каспия вечно, и после вдоха он вот уже с конца 90-х годов прошлого века начинает делать выдох, и воды опять отступают.

Итак, где же мы находились?

Мы находились на северо-западном уступе Устюрта, возле залива Кайдак. За западным его берегом лежал полуостров… Нет, не Мангышлак. То был полуостров Бузачи – огромная, размером почти с Мангышлак, ровная, безо всяких чинков, нефтеносная пустыня.

Так где же тогда Мангышлак? – вознегодует читатель. Терпение. Если мы вспомним упоминавшуюся уже нами птичку удода, а затем взглянем на карту восточного берега Каспия, то увидим профиль удода, летящего на запад. Его пышным хохолком будет как раз тот самый полуостров Бузачи, головой и грудкой – полуостров Мангышлак, а клювом – самая западная часть Мангышлака, глубоко вдающийся в море Тюб-Караган.

А чудеса не заканчивались. Вскоре перед нами вздыбилась стена очередного чинка. Дорога вела прямо на него, в лоб. Вскоре пошла пологая насыпь, а затем в чинке показался просвет. Чинк просто прорубили насквозь, проложив дорогу.

Мы ехали сквозь чинк, любуясь его гладкими, взрезанными мощной техникой, миллиардолетними боками. Проехав через рукотворный этот каньон, мы оказались на спуске в сколь обширную, столь и удивительную долину.

Левее и прямо лежала огромная степная чаша с пасущимися в ней стадами верблюдов. По диагонали ее пересекает уходящая куда-то за горизонт высоковольтная линия. И ее строгая геометрия, повторяющийся ритм отбрасывающих тень опор нисколько не портят этот причудливый вид. По самой степи огромными кругами набиты дорожные колеи. Видимо, таким образом, пастухи сгоняют стада в одно место. Там, где прошли колеи, земля ослепительно белая, какой бывает свежая разметка на изумрудном футбольном поле. Степная зелень уходила к горизонту, где переливалась в широкую полосу ярко-желтого, беспримесного цвета, там вдруг сталкивалась с красной стеной нового чинка, над которым уже вздымалось без конца и без края умопомрачительно синее, набухшее ультрафиолетом, без единого облачка небо.

Это уже был Мангышлак – мангышлакское понижение. А место, где чинк прорубила дорога, называлось Ман-Ата. Место упокоения святого прачеловека. Первого из 363 мангышлакских святых и чудотворцев.

А наш чинк уходил правее, и он был тоже белым, меловым, но несколько кремового, как зефир, оттенка. И стена его была зефирной, волнистой, будто оглаженной рукой стряпухи. Дорога пошла возле этой невероятной стены, и вскоре показалась смотровая площадка. Конечно же, мы на нее заехали.

Строители зарубили ее внутрь чинка, туда, где намечалось что-то типа поперечных оврагов-трещин. Время и ветер хорошо поработали над ними, и меловые стены чинка приобрели здесь совсем уж точеные формы.

Борта лепились друг к другу крутобокими своими округлостями, налезали друг над друга, накатывали сверху, ни дать ни взять опята на старом пне. Кое-где ветер проточил проходы и теперь завывал там, будто Пан, исполняя чарующую музыку. Это было и царство скал, и царство пустыни, и миллионная летопись ископаемой жизни, и парк скульптур, и театр, и концертная площадка – это было изобилие природной роскоши и явленное любому чудо. Чудо для всех.

Природа трудилась здесь миллионы лет просто потому, что она вечный труженик, уж точно не уповая, что именно этот ее микроскопический фрагментик должен стать всех очаровывающим. Просто природа сама по себе чудо.