Почему Мангышлак

Следующие два часа прошли в блужданиях по степи в поисках дороги до Шекпак-Аты. Оксана либо отказывалась вести нас, либо заводила то на тупиковые, вдруг обрывающиеся оврагом дороги, то на скотоводческие стоянки, что интересно – совсем без людей, то к небольшим степным некрополям.

Надежды не то что достичь Шекпак-Аты, не говоря о том чтобы достичь, посетить и проскочить хотя бы до Шетпе таяли вместе с днем. Было уже повечерие. И я как-то буднично понял, что в копилку «потерянных» и «непрожитых» на Мангышлаке дней пал еще один. Впрочем, почему пал? Докуда мы сегодня сможем доехать по асфальту? До Жанаозена? Так нам туда и надо! Так, где тут у нас асфальт? Оксана, ну чё ты как эта-то!

Теперь наш путь лежал на юг. Мимо Форта-Шевченко, мимо Актау, вновь по впадине Карагие, на Жанаозен, родину мангышлакской нефтедобычи. Именно Жанаозен был последней точкой, где можно беспрепятственно пополнить запасы воды, еды, бензина и всякого иного, что потребовалось бы нам в предстоящей вылазке в самую что ни на есть пустынную глубь – к урочищу Босжира.

До Жанаозена было около трехсот километров, а еще предстояло найти ночлег, совершить покупки, поужинать наконец, потому мы поспешали.

Шекпак-Ата так и осталась неперевернутой страницей. Что ж, отнесем это на баланс моих личных трагедий и не будем расстраивать экипаж. Со стороны могло показаться, что они ничего и не заметили, но я-то знал, что они просто не подали вида. Жанаозен, так Жанаозен.

Явление рвачества

Он и появился так же, вдруг. Как нечто такое, вроде необязательное, но не объезжее. Как полустанок на железной дороге. Как обязательная для поезда, но не для пассажира остановка.

Не очень мне хотелось в нем ночевать, но, видно, такова была наша планида, других вариантов не было. Их всего три города на Мангышлаке – Форт-Шевченко, который мы покинули, Актау, который мы уже проехали, и Жанаозен, который на пути в Босжиру. Так чего тогда роптать.

Вот уже и пригороды, точнее начинающиеся за десятки километров от Жанаозена нефтепромыслы. Они нисколько не похожи на уральские или поволжские, да даже на гурьевские нефтепромыслы, где синие качалки вальяжно расположены за десятки и сотни метров друг от друга, соединены между собой желтыми венами технологических трубопроводов и красными артериями основных нефтемагистралей. Где все это располагается в отдалении от дорог, а сама дорога идет по насыпи.

Здесь же дорога шла по желто-бурой, без единого кустика, без единой травинки пустыне безо всякого над ней возвышения. Будто кто-то большой прямо с небес прыснул струей ленту асфальта, и она высохла тотчас под неостановимо палящим, как прикованный к пулемету псих, солнцем.

А справа и слева осталась та же пустыня. Только она была заставлена – такое впечатление, что каждый метр ее, – качалками, вышками, мачтами, завалена металлическим всяким хламом, и все это было разнокалиберное, разносортное, в той или иной степени запущенности и упадка. Рядом могли стоять ржавая вышка и новая качалка. Чуть в стороне валялась старая качалка и догнивала свой век здесь же, не отходя от места гибели, – ненужная, не обихоженная, будто павший от старости дикий зверь.

Все, что могло еще работать, работало, остальное просто было брошенным, и все вместе выглядело неряшливо, как будто оживали иллюстрации к учебнику истории про капиталистические, эксплуататорские методы хозяйствования в XIX веке.

Не видно никакой рачительности, все подчинено хищнической цели – поскорее добыть, дать план, вал, рекорд, прибыль. Никакого даже видимого природопользования здесь нет, есть варварское, звериное, будто налетела на корову комариная стая, высасывание. Даешь, даешь, даешь! Богат же дебет местных скважин. Не скудеет мангышлакская кладовая!

И народ по этим нефтепромыслам сновал какой-то грязный, маслянистый, с замотанными в платки от пустынного ветродуя лицами. И было его в избытке, и выглядело все это какой-то, если честно, колонией. И если случалось нам въехать на пригорок, виделось с него, что такая ситуация не только вдоль дороги – куда ни глянь, до горизонта уходили нефтепромыслы, нефтепромыслы, нефтепромыслы. Над ними, в воздухе, вздетые на высокие флагштоки, гордо реяли флаги как местных, так и мировых нефтяных корпораций, но и те и те, казалось, вели себя лишь как захватчики. Такое впечатление, что здесь не добывают нефть, а лишь присосались к ней и сосут.

Сам Жанаозен оказался городом настолько, насколько может быть городом поселение в пустыне. Здесь всюду была она, пустыня. Здесь не было даже намека на дыхание моря, как в том же Актау, и лишь на контрасте с Актау стало понятно, насколько все-таки в нем осталось еще много того первородного, изначально замысленного лоска.