Почему Мангышлак

И совсем по-иному видится судьба великого человека Александра Генкеля, в отзвуках рассказа о которой, через связь времен и мест, мы можем видеть тени не менее удивительных и великих людей: Алексея Макшеева, Алексея Плещеева, Тараса Шевченко, Людвига Турно, Бронислава Залесского, Сигизмунда Сераковского, Николая Книповича. Всех их связывает Каспий, Мангышлак, многих из них связывает Пермь, а между ними путь. Вряд ли шелковый, но всегда великий.

И мне до боли и слез горестно, что могила Генкеля сейчас находится на территории позорно убогого, устроенного на месте архиерейского кладбища, зверинца – Пермского зоопарка. Вопрос о его переезде – это драма, тянущаяся из века в век: без малого половину двадцатого и уже пятую часть двадцать первого. Да какое там драма – трагедия! Погрязшая в бесстыдной говорильне и неописуемо наглом воровстве трагедия.

Воистину всесильна наша пермская грязь, все в нее уходит с концами, все гибнет в ее хлябях. Однако же бывает и так, что вдруг посреди этих бескрайних зябей неземным, волшебным отсветом, зацепившись за слабый солнечный лучик, что вот-вот будет пожран тучищею, вдруг полыхнет из нашей древней грязи осколок неведомого, дивного, прекрасного мира. И сразу же хочется заполнять и память, и душу до краев чем-то хорошим.

И я верю, что улица Генкеля однажды выйдет из университетского кампуса и побежит по просторам Перми – города сколь древнего, столь же и современного, и устроенного, и красивого. И с могилы Александра Германовича исчезнут клетки зверинца, и вообще в Перми не будут содержать никакое зверье в клетках. И на улицах этой новой, радостной Перми будут памятники и Генкелю, и другим достойным людям. И доживет, дорастет до этих времен та самая финиковая пальма в оранжерее ботанического сада.

Явление святости

Юзеф Юлианович Пиотровский никогда в жизни не был на Каспии. Он родился в городе Полоцке, на территории современной Белоруссии.

Как и многие молодые дворяне Западного края Российской Империи, он попал под обаяние идей о восстановлении Польской государственности. Это закономерно привело его к участию в восстании 1863 года, том самом, одним из идеологов и вождей которого был Сигизмунд Сераковский. Тот самый Сераковский, что отбывал солдатчину на Мангышлаке, дружил с Шевченко и Макшеевым, участвовал в географических экспедициях по изучению полуострова.

Встречались ли Сераковский и Пиотровский лично? У меня нет таких сведений. Возможно, они бывали в одному кругу – тогда в Санкт-Петербурге училось много прогрессивной польской молодежи; учился там и Пиотровский, а Сераковский служил в Генеральном штабе.

Но Сераковский был старше и имел положение. Он дружил с Чернышевским и даже был выведен им в романе «Пролог» под именем Соколовского. Он вел большую работу по искоренению в армии телесных наказаний, работу, которую курировали высочайшие чины империи, вращался в высших офицерских, едва ли не придворных кругах. Думаю, вряд ли между Сераковским и Пиотровским была прямая связь.

Они могли встречаться позднее, во время восстания, однако у меня нет данных, где именно и в какой должности действовал во время восстания Юзеф Пиотровский. О Сераковском же известно все. Он был крупным руководителем и идеологом восстания, воеводой Литовским, командовал значительными силами восставших, но очень недолго, около месяца. Затем ранение, плен, казнь. В плену он был от всех изолирован, поэтому и тогда их встреча с Пиотровским была маловероятна.

За участие в восстании Пиотровский был лишен всех прав, состояния и сослан на каторгу в Сибирь. Спустя некоторое время Нерчинская каторга была заменена ссылкой в Омск, оттуда Пиотровскому было предписано отправляться на жительство в Вятку.

Здесь судьба его сводит с Александром Александровичем Красовским, создателем первого в Вятке издательства и публичной библиотеки, либералом, членом «Земли и воли». Красовский в свое время тоже учился в Петербурге, был вхож к Чернышевскому и Добролюбову. Вот его-то знакомство с Сераковским более вероятно. И пускай он закончил учебу в Петербурге в 1853 году, а Сераковский прибыл в столицу спустя три года, однако нет сомнений, что Красовский бывал в Петербурге наездами.

Он хлопотал об открытии библиотеки, его издательство пользовалось услугами столичной полиграфии, он обивал пороги, в частности Министра внутренних дел, в ведении которого тогда было согласование открытия публичных библиотек. Но опять же, точных сведений у меня нет.

Косвенным доказательством может служить причастность Красовского к «Казанскому заговору» – самонадеянной попытке поднять одновременно с Польским восстанием мятеж в Казани, чтобы распылить правительственные силы.

Красовский, будучи сыном крупного вятского церковного иерарха, по-нынешнему «мажором», вышел из этой заварухи, легко отделавшись. Однако с библиотекой и книгоизданием ему пришлось расстаться. Повелением властей его библиотека (около трех тысяч томов) подлежала уничтожению.