В странах, появившихся на месте СССР, переосмысление совместной истории советской эпохи продолжалось, но с разной скоростью и даже под разными векторами. В частности, российские историки делали акцент в основном на положительных аспектах — превращении сравнительно отсталой страны в сверхдержаву. Украинские историки разделились в основном на два лагеря. Одни не видели в прошлом ничего позитивного, а другие — почти ничего негативного. На официальную политику в сфере истории (которая проявлялась, в частности, в содержании рекомендованных государственными органами учебных программ и учебников) очень повлияла антикоммунистически настроенная североамериканская диаспора. Антикоммунизм диаспоры и бывшей компартийно-советской номенклатуры, не потерявшей власть в независимой Украине, имел разные источники, на которых следует остановиться позже. Здесь следует отметить, что он только мешал осмыслению истории коммунистического строительства.
Сравнительно немногочисленные исследователи, стремящиеся подходить к прошлому без коммунистических или антикоммунистических критериев, довольно успешно работают над пересмотром концептуальных принципов истории советского строя. В исследованиях им помогает отсутствие давления со стороны государственных органов и открытость архивов.
Тридцать третий год нельзя назвать «белым пятном», о голоде знали все. В конце 80-х годов, когда информация о преступлениях сталинской эпохи начала лавинообразно нарастать, она воспринималась в обществе по-разному. Немало граждан не могли совместить в своем сознании сформированное с детства положительное отношение к советской власти с утверждениями о том, что эта власть осуществляла террор голодом, то есть сознательные действия, специально рассчитанные на истребление населения голодной смертью.
Изложить набор исторических фактов в их последовательности намного легче, нежели исследовать влияние тех или иных событий на сознание человека. В распоряжении историка мало источников, с помощью которых можно изучать сознание — индивидуальное и коллективное. История советской Украины уже хорошо изучена под углом зрения описания событий, в том числе и Голодомора. Но мы мало знаем, как менялось сознание людей в ту революционную эпоху, насколько адекватно они реагировали на террор и пропаганду, с помощью которых их загоняли в «светлое будущее».
Наряду с террором и пропагандой советская власть интенсивно использовала такой фактор влияния на население, как воспитание подрастающего поколения. В газете «День» я откликнулся недавно на 50-летний юбилей XX съезда КПСС, но не подчеркнул тогда мысль, которая очень важна в контексте этой статьи: съезд примирил с властью воспитанников советской школы. Тогда, в первые послевоенные десятилетия, выпускниками советской школы уже стали почти все граждане СССР (без населения территорий, присоединенных с 1939 года). Преступления большевистского режима, который с помощью террора и пропаганды построил в довоенные годы социалистический социально-экономический строй, стало возможным списывать на И. Сталина.
Мы (я имею в виду свое поколение) можем оценить эффективность коммунистического воспитания, анализируя собственное сознание тех времен. Еще во время обучения в университете (1954–1959 гг.) я получил доступ как профессиональный архивист к не подконтрольной советской цензуре информации — украинским газетам оккупационного периода, первым трудам о голоде 1932–1933 годов в журналах украинской диаспоры и пр. Но такая информация отталкивалась сознанием и не влияла на уже усвоенные мировоззренческие позиции.
Террором можно навязать образ жизни, но не мировоззрение. Мировоззрение — это результат воспитания и пропаганды, которые обязательно должны опираться на доступный для понимания и положительный символ веры. Кто скажет, что коммунистическая доктрина в ее пропагандистском виде не была привлекательной? Стоит перечитать очень искреннего поэта — Владимира Маяковского, чтобы понять всю ее силу.
После окончания Одесского университета я попал в Институт экономики АН УССР и увлекся советской экономической историей 20–30-х годов. Я следил и в те времена за научной литературой по профессии, которая выходила на Западе, пытался регулярно читать авторитетный среди советологов теоретический журнал «Problems of communism». Заочное общение с «украинскими буржуазными националистами» не приводило к раздвоению сознания. Наш мир отличался от Запада в глубочайших своих измерениях, то есть был цивилизационно иным. «Железный занавес» напоминал стекло аквариума, отделявшее друг от друга две разные среды. Тот наш мир был по-своему логичен и имел понятные для каждого ценности. Он был насквозь фальшивым, но именно в связи с этим мало кто мог понять его фальшь. Для меня, в частности, оставались непонятными ни причины голода 1932–1933 годов, ни причины непризнания самого факта голода советской властью. В литературе диаспоры утверждалось, что Сталин морил голодом украинский народ, но поверить в такое было просто невозможно.