– Да, но есть одно важное обстоятельство. В азиатских республиках, в частности в Туркменистане, нации племенные. У нас пять компактно расположенных областей, и в каждой живет свое племя: теке, йомуды, гоклены, эрсары или алили. Я, например, из западного, прикаспийского племени, это балканский клан, западные йомуды. На протяжении веков области враждовали между собой, и только когда Российская империя начала осваивать закаспийский Туркестан и ханы крупных племен добровольно перешли под ее покровительство, вражда прекратилась. Но такие предпосылки не могли не сказаться на дальнейшем государственном устройстве и политической системе Туркменистана.
Когда Ниязов стал секретарем ЦК КПТ, а позже президентом страны, он начал расставлять представителей своего клана ахал-теке на все должности, во все силовые структуры. В Туркменистане все города и поселки представляют тот или иной внутриклановый тейп, поэтому, естественно, имели место нетерпимые, неприязненные отношения: клановый шовинизм присутствовал по определению. А поскольку в 1991 году мы дали клятву…
– Вы – это кто? И что значит дали клятву?
– Заместители председателя Совета министров Туркменистана. Мы поклялись у могилы пророка Мухаммеда в Медине, что не будем выставлять свои кандидатуры на предстоящих в 1992 году выборах президента страны. Об этом нас попросил Ниязов. Сказал: Назар, давай ты будешь первым. Думаю, он обозначил меня первым, зная, что у меня высокий авторитет и среди элиты, и среди народа. В итоге эта клятва развязала Ниязову руки: он продолжил ахализацию госаппарата и создал условия, чтобы руководить республикой пожизненно.
– А зампреды были из другого племени?
– Конечно. Из Ташаузского округа, то есть йомуды.
– То есть он брал клятву только с тех, кто не представлял племя теке?
– Да.
– А кого-то еще, кроме ваших соплеменников, он об этом просил?
– Конечно. Изначально, чтобы не было конфликтных ситуаций, зампреды Совмина назначались от каждой области. Одновременно они являлись губернаторами своих областей (по-туркменски велаятов). И каждый губернатор велаята представлял свое племя. Потом Ниязов начал с ними расправляться, убирать по одному. Начал с марыйского, потом принялся за балканский.
– Как обстояли дела с экономикой в Туркменистане после распада СССР?
– Россия перестала быть донором в развитии экономик бывших союзных республик и оборвала экономические связи введением собственного рубля. Этот шаг подтолкнул другие бывшие союзные республики, в том числе Туркменистан, к созданию своих национальных валют. Произведенную продукцию мы стали сбывать по навязанной бартерной схеме, но решение о бартерных сделках было не в интересах государства и народа. Оно заложило основу для развития коррупции, охватившей верхний эшелон власти и убившей рыночные отношения в зародыше, и нанесло первый удар по накоплению начального национального капитала.
– В январе 1990 года народное демократическое движение «Агзыбирлик» провело демонстрацию у здания парламента Туркмении. Они протестовали против запрета своей деятельности. Организаторов судили, а после власть ограничила регистрацию всех самодеятельных объединений в республике. Это противоречило тому, что происходило в Москве, где в то время позволяли свободу слова, политических демонстраций и организаций.
– Надо сказать, что впервые подобные организации возникли в Балканском велаяте, в городе Небит-Даге, и в марыйском райцентре Ёлётен. Молодые ребята, которые были недовольны тем, что местных руководителей назначает центр, Ашхабад, стали объединяться: они громили магазины и все, что попадалось под руку. И только потом в Ашхабаде появился «Агзыбирлик». В столице это была интеллигенция – ребята из Академии наук, профессиональные ученые. Тогда Ниязов, естественно, испугался и попытался каким-то образом привлечь их во власть, призывал действовать вместе. Я к ним даже обратился.
– Вы тогда были вице-премьером?
– Да. Я сказал членам «Агзыбирлик»: «У вас нет никакой экономической программы, давайте я вам помогу». И действительно помог составить программу развития движения и решения социальных вопросов.
– Это Ниязов попросил вас им помочь?
– Нет, Ниязов не просил.