– Как вы могли проявить такую инициативу, не спросив у Ниязова разрешения?
– Я никогда не спрашивал у него разрешения, я был самостоятельный. Ну, кто такой Ниязов? Он попал наверх случайно, и я всегда был ему противовесом. Ведь почему он стал секретарем ашхабадского горкома и после поехал инструктором ЦК в Москву? Сначала моя кандидатура рассматривалась на секретаря горкома и на премьер-министра республики. Из ЦК КПСС приехали назначать меня премьер-министром, я должен был занять место Чары Каррыева (был премьер-министром с 1978 по 1985 год. –
Поначалу Ниязова на должность первого секретаря ашхабадского горкома партии рекомендовал сам Гапуров. Как раз в этот период Лигачев реализовывал свою программу по подготовке кадрового резерва – своего рода смены для первых секретарей во всех союзных республиках. Он пригласил первых секретарей горкомов (а Ниязов тогда занимал эту должность) на стажировку в орготдел ЦК КПСС. Впоследствии Ниязова назначили премьер-министром, а затем первым секретарем ЦК КПТ вместо Гапурова. Я же окончил Академию общественных наук для при ЦК КПСС (сейчас – Российская академия госслужбы. –
– А вы по своей инициативе предложили демократическому движению «Агзыбирлик» написать какую-то экономическую программу?
– Тогда Ниязов и премьер-министр Хан Ахмедович Ахмедов пригласили меня и говорят: «Слушай, ты давай не возникай там». Ты лучше нам сделай программу, правительству». И мы с учеными из Академии наук сидели пять дней и составляли программу развития Туркменистана. Я назвал свою часть «Концепцией президента А.С. Ниязова о развитии нефтяной и газовой промышленности Туркменистана до 2000 года», сельскохозяйственники свою назвали «Новое село».
– Удалось ли Ниязову после той демонстрации запретить создавать общественные объединения? Ведь демонстрантов «Агзыбирлик» судили и посадили.
– Нет. Он посылал на встречу с «Агзыбирлик» председателя ашхабадского горисполкома, чтобы тот с ними поговорил, узнал, чего они хотят, и нашел компромисс. Некоторые из них после того, как все затихло, уехали.
– То есть в тюрьму никого не посадили?
– Не посадили. Боялись, как бы в других областях такие организации не озлобились. Тогда же обострилась ситуация в Марыйской области и туда отправили министра сельского хозяйства, тоже для беседы. Они вместе с секретарем марыйского обкома должны были самортизировать, если можно так выразиться, требования местного протестного движения.
– Там требования тоже сводились к претензиям марыйского клана? Или это были общедемократические требования?
– Марыйская область с миллионным населением в советское время даже хотела выйти из состава Туркмении. Они ссылались на то, что Мары – исторически очень знаменитая местность. Две с половиной тысячи лет назад это был древний Мерв, который стоял на Шелковом пути. И они не признавали главенство ахал-теке. Потому что в древности на месте Ашхабада, где правят ахалтекинцы, не было столицы – там пустыня была.
– Понятно. Тогда я не спрашиваю вас, были ли другие оппозиционные партии в Туркмении перед распадом Союза.
– Не было. Было только клановое и региональное сопротивление. В 1994-м, когда меня выводили из вице-премьеров, Ниязов и его соратники во власти из ахал-теке мне так и сказали: «Это потому что ты йомуд». В смысле, не наш.
– И движения за независимость Туркмении от Советского Союза при Ниязове не было?
– Нет.