После распада СССР заместителем председателя Совета министров России был [Александр] Шохин. Мы с ним договорились и подписали соглашение, что Туркменистан участвует во всех нефтегазовых проектах России, а Россия – во всех нефтегазовых проектах Туркменистана. Было и второе соглашение, в котором обозначалось, что Туркменистан не имеет задолженности за период Советского Союза: тут нам завидовали и Назарбаев, и Каримов. Добившись соглашений, я распространил их в ООН, чтобы привлечь в страну иностранные инвестиции. А «Газпрому» мы тогда сказали: «Мы от России все равно никуда не денемся. Давайте создадим международный газовый консорциум. Россия и Туркменистан – поставщики газа в Европу, Белоруссия и Украина – транзитная территория». Договорились обо всем в рабочем порядке. Но в 1992 году Черномырдин и Вяхирев не приняли это предложение.
– Почему? Не хотели отдавать Туркменистану значительную долю поставок?
– Да. Они оставили нам поставки в Узбекистан, Казахстан, Таджикистан, Киргизию, Азербайджан, Грузию и Армению, у которых не было валюты. Мы работали по бартеру. А Россия в это время поставляла свой газ за валюту на Запад, в Европу.
– Я правильно понимаю, что основные геологические изыскания по туркменским месторождениям были проведены еще в советские времена, а те месторождения, которые открыли в нулевые годы, это просто подтвержденная информация?
– Основа была подготовлена в советское время. Тогда в Туркменистане выявили 560 объектов с нефтью и газом и только 130 начали разрабатывать.
– После распада Союза Внешэкономбанк СССР перевел на счета Туркменистана в «Дойче банк» три миллиарда долларов. Верно?
– Нет, три миллиарда – это позже. А сначала они перевели 128 миллионов долларов. Шохин подтвердил, когда мы подписывали соглашение, что Россия должна нам, по-моему, 168 миллионов долларов. «Дойче банк» возник потом.
– А что это за три миллиарда?
– Это просто перевод за реализацию туркменского газа в России. Мы давали 13 % газа от всего газового баланса России: обеспечивали регионы, где не было соответствующей транспортной инфраструктуры – Ставропольский край, Волгоградскую область. А Россия 13 % от экспортной продажи перечисляла нам, на указанный нами счет в «Дойче банке». И сейчас, между прочим, там есть ниязовская доля.
– Что значит «ниязовская доля»? Это разве не туркменские деньги?
– Фактически счет принадлежит ему, и он не скрывал этого. Ниязов в альянсе с Отчерцовым, [Игорем] Макаровым (предприниматель, президент газовой компании «Итера». –
– Как в Туркмении встретили путч? Считается, что Ниязов, с одной стороны, был напуган, а с другой – вел себя очень аккуратно и не навлек на себя гнева ни с той, ни с другой стороны.
– 18 августа, когда это произошло, я был в Москве – послали от правительства Туркменистана на заседание советского правительства. Мы должны были там принять постановление о конвертации валюты. Тогда председателем правительства был министр финансов Валентин Павлов. И тут он объявил про ГКЧП. Мы не знали, как реагировать. На заседании были председатель КГБ Крючков, министр МВД Пуго. Все молчали. Павлов то уходил в свою комнату отдыха, то возвращался, видно было, выпивал там немного. Посидели мы, наверное, часа два и разошлись. А потом на улице появились танки. Я попросил постпреда Туркменистана в Москве, чтобы он пошел к Белому дому, а сам остался на Красной площади. Потом позвонил Ниязову: «Слушай, здесь ГКЧП. Ты никаких шагов не предпринимай, потому что неизвестно, чем это кончится». Два дня я был в Москве и сообщал ему, как идут дела. А еще была информация, что Горбачев не принял никаких ответных мер.
– Ну, он же был в Форосе.
– В Форосе, да. Ниязов стал первым секретарем ЦК Туркмении именно по горбачевской линии, так что ГКЧП ставило под вопрос его власть. Поэтому тогда он дал команду [Николаю] Кормильцеву (генерал, начальник ашхабадского гарнизона. –