Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик

– Могли, но, естественно, только принудительно… И я сказал Горбачеву, что не могу поддержать его план – не удастся нам все это скоординировать. Думаю, что до конца он мне, конечно, не верил, думал, что я представляю каких-то…

– Радикалов?

– Нет, он же понимал, что я не радикал, – все же я доктор наук и говорю не совсем уж несуразные вещи. Я просто объяснил, что у нас разные истории, что еще недавно у Латвии была независимость и теперь мы ее восстанавливаем. В других же республиках никогда не было государственности, и вообще непонятно, как Сталин в свое время проводил границы между республиками. Между прочим, с этим до сих пор проблемы.

– Итак, Латвия окончательно вернула независимость в 1991 году, после путча. Еще два года после этого вы были премьером.

– Да, до августа 1993 года. Было много проблем с реформированием экономики. Уже в декабре 1990 года мы начали отпускать цены, иначе не получилось бы выйти из сплошного дефицита повседневных товаров. До этого у населения были только талоны – почти на все. Пустые магазины. В связи с резким скачком цен нужно было решать вопрос компенсации. Мы отказались от индексации вкладов населения, как это происходило в России, посчитав, что это было бы губительным для бюджета страны и лишь увеличило бы инфляцию, и решили выплачивать фиксированные суммы пенсионерам и другим малообеспеченным слоям населения. Помню, что мы тогда подняли цену хлеба в 15 раз – с 22 копеек до 3–4 рублей. А цены на другие товары, например на бензин, полностью высвободили, поэтому они росли чуть ли не каждый час…

– Почему именно в 15 раз?

– Мы не смогли рассчитать точно, так как у нас не было данных о том, сколько денег на руках у населения, и рискнули. Ориентировались на то, какую компенсацию сможем выплатить малоимущим за удорожание хлеба. Когда подняли цены, увидели, что хлеб появился в магазинах и больше не пропадал.

С другой стороны, сразу отпустить цены на продовольствие, особенно на хлеб, полностью, как это сделал Гайдар, мы не решились, потому что это было бы слишком шоковым вариантом с непредсказуемыми последствиями. Я помню, как я однажды, кажется, осенью 1991 года рассказывал Ельцину – при разговоре присутствовали еще Гайдар и Бурбулис, – каким образом мы отпускали цены. Я сказал, что очень опасно пускать все на самотек и ждать, пока сойдутся спрос и предложение, потому что неизвестно, сколько времени это займет и на каком уровне все остановится. Если не предложить компенсационных механизмов, вы получите голодный бунт. Я математически обосновывал, что отпускать цены надо в две стадии: сперва фиксированно, а потом, если видим, что при фиксированной цене в магазине есть продукты, – окончательно, так как на второй стадии уже нет риска повторного большого скачка. Для классических экономистов вроде Егора Гайдара или Казимиры Прунскене, которая тогда была премьером Литвы, это выглядело любительщиной. Однако история показала, что я со своим подходом физика не ошибся.

– Советники из МВФ вам помогали?

– Я сам придумал, никто мне не подсказывал. Эти советники тогда нам вообще не годились – ни Валютный фонд, ни Всемирный банк. Что они могли сказать? У них не было опыта перехода из социализма в капитализм. Когда мы прошли очень болезненный первый этап с ценами, сразу начались демонстрации. Интерфронт собрал 20 тысяч человек, требуя отставки правительства. Я вышел к ним: «Дайте мне рассказать». Орут в ответ, мегафон мне не дают. Я говорю: «Ну, если вы захотите меня послушать, зайдите ко мне». И ушел. Отправили делегацию – про экономику ни слова, только угрозы: «Мы вас уберем силой, с армией». Но дальше этих угроз они не пошли. Население поняло, что такая реформа цен с фиксированной компенсацией хоть как-то оправдана.

Еще надо отметить, что в это время резких реформ мы пытались удержать связи с поставщиками и покупателями из регионов и городов России.

– Как вы это делали?

– Заключали бартерные договоры. Но, к сожалению, они работали очень короткое время. Тюмень, например, не готова была поставлять нам нефть за то, что мы возили продовольствие в Москву и Ленинград. Хотя мы договаривались с Анатолием Собчаком, говорили с Москвой, заключали договоры с мэром столицы Гавриилом Поповым. Но при рыночной экономике, которая начинала проявляться и в России, такие механизмы уже не могли работать долго.

После отпуска цен мы прошли самый шоковый этап – энергетический удар. Цены на топливо поднялись в 200 раз. У нас нет своего газа, поэтому пришлось, во-первых, взять большой кредит во Всемирном банке, чтобы заплатить «Газпрому». Во-вторых, мы приняли разные механизмы компенсации – например, талоны на отопление пенсионерам, по которым они могли бесплатно отапливать 20 квадратных метров жилья. Потом я позволил продавать топливо свободно – не было никакой монополии. В Риге люди торговали на улице, прямо с бензовозов.