Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик

То, что мы освободили цены, притягивало разных поставщиков. Сработал принцип капитализма: где выше цена, там больше предложение. Следующим шагом реформ была быстрая и резкая приватизация сферы торговли, несмотря на протесты государственных и муниципальных предприятий. Как я уже говорил, одновременно мы начали проводить земельную реформу: возвращали прежним владельцам землю, недвижимость, дома. Параллельно колхозы и совхозы переводили в паевые общества – это была переходная стадия приватизации. Промышленные предприятия приватизировали через долгосрочный найм с последующей выплатой, передавали государственную собственность трудовым коллективам.

Однако, несмотря на мои личные протесты в парламенте, нам, так же и как в России, не удалось избежать приватизационных ваучеров, или сертификатов, как их называли в Латвии. Это ускорило процесс приватизации квартир и дачных участков, но серьезно затормозило процесс реальных капитальных инвестиций в промышленные предприятия, приватизированные вначале за сертификаты.

Было очень тяжело. Помню, в феврале 1992 года вдруг полностью пропали поставки дизельного топлива из России. Мне принесли отчет: через 30 дней все в Латвии встанет, автобусы не будут ходить, больницы, школы и квартиры перестанут отапливаться. Я спрашиваю: «Почему? У нас же есть договор с Россией». Внятного ответа от своих министров я не получил. При этом на экспорт топливо продавали – транзит через нашу страну шел. Я не понимал: неужели опять начинается какое-то политическое давление? Ведь путч ГКЧП уже позади… Говорю своим: «Еду в Москву узнавать у Гайдара, в чем дело. Но пока все, что нам недопоставляют по договору…»

– Будем брать из транзита? Знакомая история.

– Да, сливаем из транзита порядка 4–6 %, что соответствует объемам по договору. При этом у нас нашлись умники, которых я потом лично уволил: директор одного припортового завода и руководитель с железной дороги. В среднем они сливали 4 %, но с друзей не брали ничего, а с не-друзей брали больше. Я приехал в Москву. «Егор Тимурович, что такое?» Он говорит: «Как так?! Не может быть!» Вызвал министра по энергетике. Тот приходит: «Ну, у нас там сложности…» Выяснилось, что нефтеперерабатывающие заводы хотели заработать очень много и сразу на Западе, поэтому гнали на экспорт в том числе и то, что причиталось нам. Тогда в России каждый действовал как мог. Но после нашей встречи все восстановилось.

– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

– А еще Гайдар мне тогда объяснил, почему берет экспортную пошлину (я до тех пор слышал только про импортную): «Если мы не будем брать экспортную пошлину с нефтепродуктов, газа, откуда тогда в России вообще будут деньги?»

– Ваша экономическая политика как-то отличалась от той, что была в Эстонии и Литве?

– Не фундаментально. Мы, например, по-другому вводили деньги. Эстонцы сразу ввели кроны. Мы же, как и литовцы, сначала ввели промежуточную валюту – латвийский рубль; на нем мы выдержали 951 % инфляции в 1992 году (в Эстонии было 1052 %). Но мы быстрее ее сбили, и в начале 1993 года она была уже всего 25 %. И когда весной 1993 года мы ввели национальную валюту – лат, инфляция установилась на уровне примерно 10 % с небольшим.

Надо сказать, что иногда нам просто везло. Мы бы все равно ввели свои деньги, но процесс ускорил следующий случай. Как-то приходит ко мне офицер КГБ и вручает конверт. Открываю, а там решение министра [финансов СССР] Валентина Павлова об изъятии больших денежных банкнот из оборота. Все ясно. Значит, никому ничего не сообщают и проводят конфискационную денежную реформу. Я собираю правительство: «У вас 40 минут, чтобы решить свои проблемы». И мы в течение дня приняли решение, что выходим на свои деньги. В течение дня!

– Не кусали локти, уйдя из Союза?

– Некогда нам было. Мы должны были думать, как выживать и одновременно проводить реформы. А еще преодолевать сопротивление.

– Кто сопротивлялся?

– Компартия наша. Хотели заводы силком затащить во всероссийские холдинги. Мы действовали симметрично России, заявившей при разделе: мол, все, что в Российской Федерации, – российское. Ну, если они так, то и мы сказали: все, что у нас в Латвии, – латышское. Чтобы заводы хоть как-то выжили, мы разрешили им продавать свою продукцию по любой цене, в том числе и за границей. Мы завлекали их либеральными методами: никакого административного давления, в отличие от того, что предлагали коммунисты и Интерфронт. У меня тогда была практика лично встречаться с руководителями промышленных предприятий, колхозов и местных советов – это более 400 человек раз в месяц. На этих встречах говорили обе стороны, выражали претензии, вносили предложения. Мне удалось создать доверительные отношения, и в решающий момент, во время путча ГКЧП, практически все руководители встали на нашу сторону.