– Я боролся за обнародование секретных протоколов вместе со всеми, участвовал в поиске необходимых для их подтверждения документов. Оценка пакта Молотова – Риббентропа стала моментом, который многое определил в наших отношениях с властями СССР. Избранным от Эстонии депутатам удалось добиться, чтобы этот вопрос включили в повестку Съезда народных депутатов СССР. Решение [о признании секретного протокола] затягивали, и в ответ на это народные фронты республик Балтии организовали так называемую «Балтийскую цепь» длиной почти шестьсот километров. В акции участвовали более двух миллионов человек, и она продемонстрировала всему миру желание трех балтийских республик добиться самостоятельности, которую мы потеряли в результате оккупации.
– Известно ли вам, как к пакту относился Горбачев?
– Да. Мое общение с Горбачевым в то время было связано именно с этим: я пытался добиться от союзного руководства и лично от него признания существования секретного протокола. Он мне говорил, что свидетельств нет, а я в ответ ссылался на показания историков и экспертов. Однажды в Москве мне пришлось в течение нескольких часов обсуждать эту тему с ближайшим советником Михаила Горбачева Александром Яковлевым. Беседуя с ним, я убедился, что копии тайных протоколов пакта Молотова – Риббентропа существуют в архивах Германии и США. Вообще он относился к требованию наших депутатов спокойно – казалось даже, был готов согласиться. Но в этот момент ему позвонил Горбачев и вызвал его к себе. Я подождал Яковлева у его секретарши, а когда он вернулся, настоял, чтобы меня тоже пустили к Михаилу Сергеевичу.
Время было уже позднее – кажется, половина двенадцатого. Горбачев выглядел очень усталым. Помню, что он все время закрывал рукой красный левый глаз – видимо, от перенапряжения лопнул сосуд. Говорили про эти протоколы около часа. В конце концов он сказал: «Утро вечера мудренее, давайте отложим до завтра». Он обещал, что на завтрашней сессии Верховного совета СССР вопрос об обнародовании тайного протокола будет включен в повестку дня. К нашему удивлению, этого не случилось. В знак протеста я ушел из президиума и присоединился к сидевшим в зале делегатам из Эстонии. В итоге Горбачев все же включил вопрос в повестку – об этом доложил Яковлев. Слово дали восьми депутатам, которые остро критиковали руководство страны за засекречивание документа. Верховный совет СССР большинством голосов проголосовал за признание существования секретного протокола пакта Молотова – Риббентропа. Логичным результатом этого решения стало решение Верховного совета Эстонии от 20 августа 1991 года – провозглашение независимости.
– В 1988 году в Эстонии появился Народный фронт. Он сыграл какую-то роль в этих событиях?
– Народный фронт создавался на волне поддержки перестройки осенью 1988 года и был, несомненно, самым массовым народным движением в Эстонии. Изначально его целью был переход Эстонии в составе СССР на экономическое самоуправление. Но среди инициатив движения были и «Балтийская цепь», о которой я уже упомянул, и много других важных действий и достижений – например, активистам удалось собрать 800 тысяч подписей против уменьшения прав союзных республик, которое следовало из изменений в Конституции СССР в 1988 году. Когда общественность Эстонии стала настоятельнее требовать восстановления полной независимости, это, естественно, отразилось и на политике Народного фронта.
– И все же Народный фронт Эстонии был менее радикальным, чем аналогичные движения в соседних странах. Как по-вашему, это способствовало более спокойному процессу обретения независимости? Помогло избежать кровавых трагедий?
– Тут важна и деятельность руководства Эстонии. Она была нацелена на сохранение спокойствия и порядка, но при этом – на изменение законодательства. Спокойному развитию событий способствовало, несомненно, и то, что у Вайно Вяльяса были хорошие личные отношения с Михаилом Горбачевым.
– Трагические события января 1991 года в Риге и Вильнюсе, когда советская власть пыталась силой остановить движение к независимости, как-то повлияли на политическую атмосферу и настроения в Эстонии?