Читаем Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках полностью

Некоторые историки, к примеру, В. М. Сергеев, считают, что в изуверской жестокости Сталина по отношению к населению собственной страны ничего особенного не было, что «беспредел власти», «тенденция к произволу» и одновременно «уникальное долготерпение народа» являются сущностными чертами нашей русской политической культуры. Этот «властный произвол», эта поразительная жестокость власти, считает В. М. Сергеев, «конечно не во все времена проявлялась с одинаковой силой, но во времена национальных кризисов, в период татарского завоевания, опричнины, Смутного времени, царствования Петра, во время революции 1917 года, президентства Ельцина, снова и снова этот характер русской элиты с очевидностью проявлялся. Откуда эта привычка к эксплуатации рабского труда до середины XIX века? Откуда эта страсть к созданию концлагерей после революции 1917 года?»

Конечно не трудно доказать, что зверства и пытки, которым подвергались жертвы опричников во времена Ивана Грозного, были предтечей зверств чекистов и особенно сталинских энкаведешников. Но, на мой взгляд, большевистский террор, особенно сталинский, многомиллионные масштабы уничтожения советской властью собственного народа, чего никогда не было в истории человечества, уникальная жестокость системы Гулага, был уникальным даже для традиционного беспредела русской власти. Это уже не наследство жестокости и дикости работорговцев-варягов, о которой рассказывает В. М. Сергеев, не наследство жестокости Чингисхана, а нечто новое.

И, как я попытался объяснить ровно тридцать лет назад, в первой из четырех статей, опубликованных в журнале «Наука и жизнь» под названием «Истоки сталинизма» (№ 11, 1988 г.), уникальная в истории человечества жестокость сталинской власти по отношению к собственному народу вытекала из учения Карла Маркса о необходимости «революционного террора» как основного условия подлинной победы революции. Кстати, трехмиллионный тираж этого номера «Науки и жизнь», как помнит старшее поколение, убил государственную марксистско-ленинскую идеологию в СССР. Многим, как и мне, тогда казалось, что навсегда. Но мы были неправы. Тем не менее, бесспорным является тот факт, что учение о классовой борьбе, об обострении классовой борьбы по мере успехов социалистического строительства Сталин использовал в своих статьях с середины 1930-х для обоснования «большого террора» 1937–1938 годов. Сталин использовал марксизм не только для репрессий чаще всего по отношению к невинным людям, но и для оправдания поразительной, уникальной жестокости по отношению к своим жертвам. Учение Карла Маркса об «отживших классах» Сталин использовал не только для оправдания террора к кулакам, но и к их детям.

Через год после моих статей о марксистских истоках сталинизма был издан в СССР трехтомник А. И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», где он уже на конкретных примерах показывал, как сталинская инженерия, ссылки раскулаченных, предусматривала и убийство детей раскулаченных. «А грузили их: хорошо если по теплому времени в телеги, а то – на сани, в лютый мороз и с грудными детьми, и малыми, и с отроками… Когда морозы перемежались буранами, – шли, и шли, и шли… эти обозы, из снежной степи появляясь и в снежную степь уходя… Все тянулись они в Нарымские болота – и в ненасытных этих болотах остались все. Но еще раньше в жестоком пути околевали дети… Знали мужики, что их ждет, и если счастье выпадало, то своих детей малых, но уже умеющих карабкаться, они на остановках спускали через окошечки: живите по людям! Побирайтесь! – только б с нами не умереть».

И Александр Солженицын позволяет себе сказать то, что я не решился сказать в своих статьях, что преступление против человечности, совершенное Сталиным, ничем не отличается от преступлений Гитлера, что нет разницы между убийством младенцев морозом в санях, и убийством младенцев в газовых камерах вместе с их матерями. «И в том и был замысел, – писал А. Солженицын, – чтобы семя мужицкое погибло вместе со взрослыми. С тех пор, как Ирода не стало – это только Передовое учение (марксизм – А. Ц.) могло нам разъяснить: как уничтожать до младенцев. Гитлер уже был ученик, но ему повезло: прославили его душегубки, а вот до наших нет никому интереса».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Ислам и Запад
Ислам и Запад

Книга Ислам и Запад известного британского ученого-востоковеда Б. Луиса, который удостоился в кругу коллег почетного титула «дуайена ближневосточных исследований», представляет собой собрание 11 научных очерков, посвященных отношениям между двумя цивилизациями: мусульманской и определяемой в зависимости от эпохи как христианская, европейская или западная. Очерки сгруппированы по трем основным темам. Первая посвящена историческому и современному взаимодействию между Европой и ее южными и восточными соседями, в частности такой актуальной сегодня проблеме, как появление в странах Запада обширных мусульманских меньшинств. Вторая тема — сложный и противоречивый процесс постижения друг друга, никогда не прекращавшийся между двумя культурами. Здесь ставится важный вопрос о задачах, границах и правилах постижения «чужой» истории. Третья тема заключает в себе четыре проблемы: исламское религиозное возрождение; место шиизма в истории ислама, который особенно привлек к себе внимание после революции в Иране; восприятие и развитие мусульманскими народами западной идеи патриотизма; возможности сосуществования и диалога религий.Книга заинтересует не только исследователей-востоковедов, но также преподавателей и студентов гуманитарных дисциплин и всех, кто интересуется проблематикой взаимодействия ближневосточной и западной цивилизаций.

Бернард Луис , Бернард Льюис

Публицистика / Ислам / Религия / Эзотерика / Документальное
Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза
Бывшие люди
Бывшие люди

Книга историка и переводчика Дугласа Смита сравнима с легендарными историческими эпопеями – как по масштабу описываемых событий, так и по точности деталей и по душераздирающей драме человеческих судеб. Автору удалось в небольшой по объему книге дать развернутую картину трагедии русской аристократии после крушения империи – фактического уничтожения целого класса в результате советского террора. Значение описываемых в книге событий выходит далеко за пределы семейной истории знаменитых аристократических фамилий. Это часть страшной истории ХХ века – отношений государства и человека, когда огромные группы людей, объединенных общим происхождением, национальностью или убеждениями, объявлялись чуждыми элементами, ненужными и недостойными существования. «Бывшие люди» – бестселлер, вышедший на многих языках и теперь пришедший к русскоязычному читателю.

Дуглас Смит , Максим Горький

Публицистика / Русская классическая проза