Почерк

Прошло еще две недели. В понедельник пришло письмо. На этот раз на марке был изображен цветок фиалки. За десять лет удалось познакомиться со множеством редких животных, исторических деятелей и стран. Сегодня он узнал, как будет фиалка на латыни. Спрятал письмо, надел перчатки, а проснулся уже вечером, там же, на почте, за столом, совершенно больной. С трудом дошел до дома. Жена расстелила постель, растерла его и напоила чаем. Засыпая, проваливаясь в болезнь, он представил, что пьет чай на скамейке, и хоть этот тоже был вкусный, там, у скал, к чаю прилагались еще умный разговор и крики чаек.

Болезнь продлилась долго, а когда отступила, за окном лежал снег. Жена подменяла его, разносила письма по деревне, но, конечно, к маяку не ходила. Он поспешил на почту и обнаружил еще три письма. Стало стыдно: получалось, что он не пришел вовремя именно после того, как заявил о своей принципиальности. Взял письма, вышел на дорогу. Пещеры уже свистели по-зимнему, птиц на деревьях не было. Как лист недорогой почтовой бумаги, октябрьская земля белела, на ней можно было написать очень много важного. Прикрываясь ладонью от ветра, не сбавляя шага, почтальон изучил конверты. В Австралии оказались хорошо развиты железные дороги, в Эдинбурге тоже есть гора, а на милого тюленя просто приятно смотреть. Пройдя по тропинке между скал, он увидел округлую стену маяка и посмотрел вверх. Обычно в это время свет уже горел, но сегодня не горел. Он задергал рычаг со звонком. Смотритель не спустился ни через пять, ни через десять минут, в пору было волноваться. Тяжелая, будто тюремная, дверь была заперта. И вдруг в щели между камнями он увидел ключ, как будто специально оставленный смотрителем. Открыл замок и впервые за десять лет поднялся по лестнице.

Запах свободы и свежести сначала пропал. Пахло сыростью, как дома в погребе. Только выше, там где гуляли сквозняки, дышалось проще, маяк снова становился самим собой. Почтальон ни разу не задумывался о том, где живет смотритель. Тот просто спускался, и казалось, что живет он наверху, прямо среди своих прожекторов и рефлекторов. Наверное, в маяках вообще не живут, наверное, должен быть небольшой домик где-то рядом. Но почтальон знал, что домика не было. Он добрался до самого верха. Море открылось с непривычной точки зрения, таким красивым он никогда его не видел. Только не было той защищенности, которую можно было предполагать: когда шторм, ветер, а ты любуешься ими из укрытия. Наоборот, ветер здесь чувствовался сильнее, стекла гудели, а некоторые даже звенели. И никого не было. Почтальон пошел вниз и вдруг увидел маленькую дверь, которую не заметил раньше.

– Болеете? – спросил он. Смотритель лежал под одеялами, на столике стояли пустые чашки, были рассыпаны лекарства и еще какие-то целебные травки. Смотритель не ответил, он плохо себя чувствовал. Сейчас все болели. Почтальон прибрал мусор, навел порядок. Понял, что и как устроено в каморке, поставил кипятить воду. Когда он поправлял одеяла, то увидел в руке смотрителя листок со знакомым почерком. Он никогда не видел самих писем, только конверты и только то, что могло быть написано на конверте. А здесь, на листке, было много слов, в которых были наверняка все знаки препинания, все буквы алфавита.

– Я сам болел, – сказал почтальон, – так что, извините, принес все сразу за прошедший период.

– Меня больше волнует работа маяка, – ответил смотритель, – там нужно включить разные штуки, я вам объясню.

В лихорадке он стал обращаться на «вы».

Почтальон все внимательно выслушал, даже начертил на бумажке, поднялся к лампам и включил их с трепетом мальчишки, которому доверили штурвал на корабле. Когда вернулся, то увидел, что смотритель разорвал один из конвертов, но был слишком слаб, чтобы даже приподняться.

– Я… Могу почитать… Если нужно.

Голос почтальона задрожал, казалось, что происходит что-то очень важное и очень неправильное. Смотритель кивнул. Почтальон взял листок из его рук. Он не мог начать не то что читать, а даже смотреть на письмо. Потом решился.

– Милый Александр… – начал он.

– Стой! – вскрикнул смотритель. – Ты что!

Почтальон остановился.

– Не так!

– Что «не так»?

– Как ты читаешь?

– Я… Просто читаю вслух. Для вас.

– Дай!

Почтальон дал ему листок, и смотритель поставил указательный палец на конец письма, на самые последние строки.

– Отсюда!

Что бы это могло значить? Он же не был сумасшедшим. Это все лихорадка.

– С конца и медленно. Если я подниму руку, сразу останавливайся!

Ну… хорошо… Он начал.

– …Прощайте… и помните, как сильно я вас…

Смотритель снова вскрикнул, поднял руку:

– Давай другое!

Почтальон, не отрывая взгляда от руки, отложил листок и разорвал конверт с тюленем.

…Прощайте, и если когда-нибудь…

Снова смотритель вскинул руку, и снова почтальон остановился.

– Давайте, я не буду читать. Это все странно.

– Нет, еще одно.

Почтальон вскрыл конверт с австралийскими железными дорогами и начал медленно с конца.

…Пусть все будет легко и радостно…