Почтальон всегда звонит дважды

– Я тоже. Мне осточертели хот-доги, пиво и яблочные пироги, на которые здесь кладут кусочек сыра. Гори оно все синим пламенем.

– Фрэнк, тебе понравится! Поживем в горах, где не так жарко, а потом, когда я подготовлю номер, можно будет ездить по всему миру. Ехать, куда пожелаешь, делать, что пожелаешь, и еще иметь кучу денег. В тебе, случайно, нет цыганской крови?

– Цыганской-то? Да я родился с серьгой в ухе.

В ту ночь я толком не спал. Когда стало светать, открыл бессонные глаза. Я вдруг понял, что Никарагуа – недостаточно далеко.

Глава 14

Кора вышла из вагона. Она была в черном платье – отчего казалась выше, – в черной шляпке и в черных чулках и туфлях. Пока носильщик укладывал чемодан в багажник, я заметил, что она и держится как-то иначе. Мы поехали и первые несколько миль не знали, о чем и говорить.

– Почему ты мне не сообщила, что она умерла?

– Не хотелось тебя беспокоить. И дел было много.

– Мне очень неловко, Кора.

– Почему?

– Пока тебя не было, я уезжал. Смотался во Фриско.

– И почему тебе неловко?

– Не знаю… Ты в Айове, у тебя мать умирает, и все такое, а я развлекаюсь во Фриско.

– Не вижу, с чего тебе переживать. И хорошо, что съездил. Если бы я сообразила, сама бы тебе перед отъездом предложила.

– У нас убытки – я ведь закрыл заведение.

– Ничего, мы свое вернем.

– Когда ты уехала, я себе места не находил.

– Господи, да я вовсе не против!

– Тебе, наверное, пришлось нелегко?

– Не слишком это было приятно. Но теперь все позади.

– Приедем – налью тебе для бодрости. Привез для тебя отличную штуку.

– Мне не нужно.

– Взбодришься.

– Я больше не пью.

– Не пьешь?

– Потом все тебе расскажу. Долгая история.

– Похоже, у тебя много чего произошло.

– Ничего особенного. Только похороны. Однако мне нужно многое тебе сказать. По-моему, у нас теперь все пойдет гораздо лучше.

– Господи, да в чем дело-то?

– Не сейчас. Ты повидался со своей семьей?

– Зачем?

– Ну или хоть поразвлекся?

– Да. Насколько возможно одному.

– Держу пари, это прошло потрясающе. Но я рада, что ты сказал.

* * *

У нашего мотеля стояла машина, и в ней сидел какой-то тип. Увидев нас, он глупо оскалился и вылез. Это был Кеннеди, тот детина, что работал на Каца.

– Помните меня?

– Конечно, помню. Заходите.

Мы впустили его, а Кора потащила меня в кухню.

– Беда, Фрэнк.

– Какая еще беда?

– Не знаю, но я чувствую.

– Давай-ка я с ним поговорю.

Я пошел к нему в зал, Кора принесла нам пива и ушла, а я приступил к делу.

– Вы все еще работаете у Каца?

– Нет, я ушел. Мы чуток повздорили, и я ушел.

– И чем теперь занимаетесь?

– Ничем. По правде говоря, я как раз насчет этого и заглянул. Я уже заходил раза два, но вас не было. А теперь, как узнал, что вы возвращаетесь, – сразу сюда.

– Если я могу помочь, только скажите.

– Я тут подумал – не согласитесь ли вы ссудить мне немного денег?

– Какой разговор! Я, конечно, не держу здесь много наличных, но если пятьдесят или шестьдесят долларов вас устроят, то я с радостью.

– Я надеялся, будет побольше.

С его лица не сходила дурацкая ухмылка, и я решил, что хватит ходить вокруг да около, пора выяснить, чего он явился.

– Ладно, Кеннеди, в чем дело?

– Я скажу, в чем. Я ушел от Каца. А та бумага – которую я печатал под диктовку миссис Пападакис, – так у него в делах и лежала. А поскольку я вам друг и все такое, то понимаю: вы бы не захотели, чтобы такие вещи болтались где попало. Вот я ее и прихватил. Подумал, что вам приятно будет ее получить.

– Это про тот бред, который Кора назвала признанием?

– Оно самое.

– И сколько вы за него хотите?

– Ну а вы сколько бы дали?

– Даже не знаю. Долларов сто, пожалуй.

– Думаю, оно побольше стоит.

– Да?

– Двадцать пять кусков, по моим прикидкам.

– Вы спятили?

– Нет, не спятил. Кац передал вам чек на десять кусков. Ваше заведение тоже приносит деньги. Тысяч пять есть, наверное. Ну и по закладной можно взять десять кусков. Пападакис отвалил за мотель четырнадцать, так что уж десять-то возьмете. Вот и выходит двадцать пять.

– Хотите обобрать до нитки?

– Дело того стоит.

Хотя я не шевельнулся, он, наверное, уловил в моих глазах блеск, потому что выхватил из кармана ствол и направил на меня.

– Не вздумай ничего затевать, Чемберс. Во-первых, бумаги при мне нет, во-вторых, если что-то затеешь – тебе же хуже.

– Я ничего не затеваю.

– Ага, вижу.

Он целился в меня, а я не сводил с него глаз.

– Кажется, твоя взяла.

– Не «кажется», а точно.

– Но ты слишком много хочешь.

– Давай дальше, Чемберс.

– Десять нам передал Кац, верно. И они все еще у нас. Мы и вправду заработали пять тысяч, однако за последние полмесяца около тысячи истратили. Кора ездила хоронить мать, я тоже совершил поездку. Поэтому мотель и был закрыт.

– Давай-давай, продолжай.

– И десять мы не получим. При теперешнем состоянии дел нам и пяти не дадут. Может, четыре.

– Дальше.

– Ну вот, десять, четыре и четыре. Всего восемнадцать.

Он еще немного поскалился, потом встал.

– Ладно, восемнадцать. Завтра тебе позвоню. Если успеешь достать деньги, скажу, что делать дальше. Не успеешь – бумажка отправляется к Сэкетту.

– Припер ты меня к стенке.

– Значит, завтра в двенадцать звоню. Успеешь съездить в банк.

– Договорились.