Почтальон всегда звонит дважды

Кеннеди отступил к дверям, продолжая целиться. Дело шло к вечеру, скоро должно было темнеть. Пока он пятился, я прислонился к стене, как будто от бессилия, а едва он перешагнул порог, как я врубил свет на вывеске, и Кеннеди ослепило. Он споткнулся, и я врезал ему; тот упал, и я бросился на него. Выкрутил у него из руки ствол, швырнул в зал и врезал еще разок. Потом втащил его внутрь и пинком захлопнул дверь. В зале была Кора. Она все это время стояла за кухонной дверью и подслушивала.

– Возьми ствол.

Кора взяла его и осталась на месте. Я поднял Кеннеди на ноги, толкнул на стол и избил до полусмерти. Он вырубился, и я плеснул на него водой, привел в чувство и снова накинулся с кулаками. Остановился, только когда лицо у него превратилось в сырой бифштекс, а изо рта стало вырываться сиплое кудахтанье – прямо как у болельщика в конце матча.

– Заткнись, Кеннеди! Сейчас позвонишь своим дружкам.

– Никаких дружков, Чемберс, клянусь. Кроме меня, никто…

Я еще ему наподдал, и все началось по новой. Он твердил, что никаких приятелей в деле нет, а я выкручивал ему руку.

– Ладно, Кеннеди, если у тебя нет приятелей, сломаю тебе руку.

Он продержался дольше, чем я ожидал. Терпел, пока я не налег со всей силой; мне было интересно – смогу сломать или нет? Моя левая рука еще не до конца восстановилась после перелома. Кто пытался сломать индюшачью ногу, тот поймет, как нелегко сломать человеку руку таким приемом. Однако Кеннеди вдруг сдался и согласился позвонить. Я отпустил его и проинструктировал, что говорить. Потом подтащил к телефону в кухне и принес туда параллельный аппарат из зала – чтобы слышать и его, и собеседника. Кора была рядом, держала ствол.

– Если я дам знак – стреляй.

Она прислонилась к стене, и уголок рта у нее изогнулся в зловещей улыбке. Мне кажется, эта улыбка напугала Кеннеди больше, чем то, как я его отделал.

– Выстрелю.

Кеннеди набрал номер, и ему ответили:

– Это ты, Вилли?

– Пэт?

– Да, я. Слушай. Я все устроил. Ты когда сможешь привезти пакет?

– Завтра, как уговорились.

– А сегодня?

– Как я сегодня доберусь до ячейки, если банк уже закрыт?

– Ладно, тогда утром первым делом забери все и приезжай сюда. Я здесь, у него.

– У него?!

– Послушай, Вилли. Он понимает, что на крючке, ясно? Только боится, как бы дамочка не узнала, сколько придется платить; она не позволит, ясно? Если он поедет в банк, она что-нибудь заподозрит и увяжется за ним. Поэтому обделаем все здесь. Я как бы просто клиент, ночую в мотеле. А завтра ты приедешь, как будто мой приятель, мы тут все и обстряпаем.

– А где он деньги возьмет, если ему уезжать нельзя?

– У меня все под контролем.

– А за каким чертом тебе там ночевать?

– Да есть причина, Вилли. Может, он про дамочку наврал, а может, и нет. Пока я буду здесь, им не смыться, понял?

– А он тебя сейчас не услышит?

Кеннеди вопросительно посмотрел на меня, и я кивнул.

– Он тут, рядом. И пусть слышит. Пусть знает, что мы настроены серьезно.

– Странно ты как-то делаешь дела, Пэт.

– Послушай, Вилли, ни я, ни ты не знаем, врет он или нет. Если говорит правду, хочу дать ему шанс. Черт, да раз уж парень настроен платить, так не будем вставлять ему палки в колеса, верно? Делай, как я сказал. Приезжай с утра пораньше, а то еще она заинтересуется, чего это я тут целый день ошиваюсь.

– Ладно.

Кеннеди положил трубку. Я заехал ему разок.

– Чтобы правильно разговаривал, когда он перезвонит. Ясно тебе?

– Ясно.

Я стал ждать, и через несколько минут телефон зазвонил. Я дал трубку Кеннеди; он опять попудрил Вилли мозги. Сказал, что теперь у телефона один. Вилли все это не очень-то нравилось, но пришлось проглотить.

Потом я отвел Кеннеди в мотель, в первый номер. Кора пошла с нами; ствол я у нее забрал. Заперев за пленником дверь, я поцеловал Кору.

– Умница, не теряешься, когда припечет. Значит, так. Одного его нельзя оставлять ни на минуту. Буду дежурить всю ночь. Ему могут опять позвонить, и мы поведем его к телефону. Нам, наверное, лучше открыться. Но только пивной сад, в зале никого не сажай. Если его дружки приедут – пусть видят, что ты на месте и все как обычно.

– Хорошо. Фрэнк?

– Да?

– В следующий раз, когда я стану умничать, врежь мне как следует.

– То есть?

– Нужно было уехать. Теперь я поняла.

– Черта с два! Без этой-то бумажки.

Она меня поцеловала.

– Кажется, Фрэнк, я тебя люблю.

– Мы справимся. Не бойся.

– Я не боюсь.

* * *

Я просидел с Кеннеди всю ночь. Еды я ему не давал, спать – тоже. Раза три-четыре он беседовал с Вилли, а один раз Вилли захотел потолковать со мной. В общем, все обошлось. В промежутках я еще ему наподдавал. Я и сам устал, но нужно же было, чтобы он поторапливал своих дружков с бумагой. Он вытирал полотенцем окровавленное лицо, а из пивного сада тем временем доносилась музыка, люди разговаривали и смеялись.

Утром, около десяти, пришла Кора.

– Вроде приехали. Трое.

– Веди их сюда.

Она воткнула ствол сзади за пояс и пошла. Через минуту раздался звук падения – грохнулся один из дружков Кеннеди. Кора велела им пятиться с поднятыми руками, а сама шла, держа их на мушке. Один споткнулся и упал.

Я открыл дверь.

– Прошу, джентльмены.