Почти 70

Мы мгновенно слетели с кроватей и побежали вниз, дверь была раскрыта настежь. Почему-то я сразу понял, что нужно идти мастерскую. Мама была там. Она сидела на полу, где лежал отец.

Тогда я не знал, жив он или нет. Но мне стало дурно. Там воняло дымом, бензином и прочей гадостью. А на полу лежал отец. Меня словно парализовало, я не знал, что делать, не знал, что говорить. Я просто смотрел, как мама гладила отца по лицу.

Через несколько минут приехала скорая. Я не знал, когда мама успела ее вызвать, но она приехала и несколько врачей уже успели забежать в мастерскую. В тот момент, мне казалось, что это самый жуткий день в моей жизни. Мысли лезли друг на друга, я думал о похоронах, о том, во что будет одета мама. Будет ли она винить себя в его смерти? Как скоро она заведет себе нового мужа? К каждой этой мысли в моей голове прикреплялась картинка. Вот я вижу, как мама плачет на похоронах, она держит меня за руку, а Чайка крепко прижимает ее к себе.

Мои мысли рассеялись, когда я увидел, что отца на носилках грузят в машину. Все делалось очень быстро, а это значило, что он еще жив и они смогут его спасти. Мысли о похоронах показались мне предательскими, я возненавидел себя на несколько секунд. Мама подбежала к нам и сказала:

— Все будет хорошо, обещаю. Оставайтесь дома, я позвоню с больницы.

Она поцеловала нас и запрыгнула в скорую помощь.

Я посмотрел на Чайку, он не проронил ни слова, словно забыл, как говорить. Скорая включила сирену и рванула так быстро, что скрылась с виду уже через несколько мгновений. Но мы все еще слышали этот вой сирены, пробирающийся прямо внутрь моей головы. А мы все так и стояли возле мастерской, не в силах поверить собственным глазам. Сирена до сих пор завывала в голове, и мне казалось, что я сейчас сойду с ума.

— Они поссорились из-за меня, — еле слышно произнес Чайка, — это я виноват.

Я не стал его успокаивать, все казалось мне таким нереальным, таким неестественным и неправдоподобным, как сон.

.

Глава ?

— Давай покурим, — сказал Чайка, поднимая с пола в мастерской отцовский красный «Винстон».

Я не курил, но тогда мне казалось, что можно, что это даже необходимо. И пока я размышлял над этим, Чайка уже затянулся и закашлялся. Я проделал то же самое и тоже закашлялся. Тогда я подумал о том, что никогда в жизни больше не возьму в рот сигарет.

— Как думаешь, все будет хорошо? — спросил я, не умело выдыхая горький дым.

Он молчал, Чайка нервничал. Он ходил туда-сюда по мастерской, то и делая, что перекладывая всякие шестеренки, болты, гайки с места на место.

Но я сам знал, что все будет хорошо, потому что все плохое всегда случается с кем-то другим, это не может произойти с нами. Я вышел на улицу, на свежий воздух.

«Да все будет отлично, по-другому просто быть не может», говорил я про себя. Сидел на бордюре возле нашего двора и смотрел в сторону, куда уехала скорая. Как в дешевом фильме.

***

Мы уже сидели в комнате, смотрели совершенно несмешное комедийное шоу для отборных дегенератов, и просто ждали звонка. Телефон лежал рядом. Он не хотел издавать ни звука, словно он — вернувшийся из Германии советский пленник, а мы — главные следователи, но этот телефон оказался настоящим крепким орешком. Я все время смотрел на него, даже не обращая внимания на ящик.

Казалось, телефон вот-вот зазвонит.

— Отец умер, — говорит мама совершенно спокойным голосом, — во всем виноваты вы.

— Мамочка, ты чего? Что случиииииииилось?

— Ничего. Он просто умер, понимаешь? Скончался.

— Ну ладно, — сказал я, — давай, пока.

Но телефон лежит там, где и лежал все время.

Чайка берет трубку и говорит:

Алло? А! Ну что там, мам?

Ага, ну хорошо тогда.

Он кладет телефон на стол, достает с кармана свою бабочку и режет себе запястье, глубоко вгоняя лезвие. Кровь хлыщет на штаны, на диван, оставляя красные, почти черные пятна. Но лицо его никак не меняется, он все так же смотрит дурацкое шоу и не говорит ни слова.

Но телефон остается на прежнем месте.

Чайка переключает идиотскую передачу на еще более идиотский сериал.

А потом телефон действительно зазвонил. И Чайка тут же схватил трубку:

— Алло? — почти что шепотом проговорил он.

Я не слышал, что говорили на другой стороне провода, я просто смотрел на лицо Чайки, надеясь узнать все по его эмоциям.

— А когда нам можно будет приехать?

На его лице появились еле заметные очертания улыбки.

— Ничего себе. А как он сейчас?

Значит, все хорошо. Мама не кричит, иначе я бы слышал ее даже сюда, а еще это значит, что с отцом все в порядке, если Ч. спрашивает как он там.

Теперь улыбнулся и я.

— Хорошо, мам. Звони если что. А отцу говори, чтобы скорее поправлялся.

Он положил трубку обратно на стол, потом подошел к шкафчику возле телевизора, достал оттуда отцовский револьвер и сказал, приставляя дуло к виску:

— Это я во всем виноват.

Но ведь все было хорошо. Поэтому револьвер так и остался лежать там, где и должен. Если бы он вообще существовал, конечно.

— У отца был сердечный приступ, но мама говорит, что с ним все будет нормально.

— Серьезно?

— Ага, — говорит он, широко улыбаясь, — но мама еще побудет с ним некоторое время.