Почти идеальная семья

Те сразу не врубились, в чем дело, а Юлька все поняла. Она испугалась еще сильнее, хотя куда уж, и заверещала, что в квартире оказалась случайно, и что ее неправильно поняли, и продолжала, захлебываясь, нести чушь, пока один из молодчиков не ударил ее по лицу.

Юлька отлетела к стене и притихла, глядя безумными глазами.

Посмотрев в ее сторону, Леонид произнес:

– Девушка не врет, парни. У меня в смартфоне был телефон лаборатории, пошарьте. Если сим-карта жива. Тогда сможете сами задать им вопрос о моем отцовстве.

И он прикрыл глаза, чтобы больше не видеть искаженное страхом лицо Юлии Лепехиной, хотя, кроме самой себя, ей винить было некого.

Юльке отвесили еще оплеух, а потом вытолкали наружу.

Леонид надеялся, что этот случай навсегда отобьет охоту у барышни к аферам и лжи. И еще он надеялся, что ее отпустят целой и невредимой. Или хотя бы просто – отпустят.

Что-то с самого начала ни фига не складывалось у пацанов.

С вечера, чтобы ночью ничего не удумал, Леонида обкалывали какой-то мутной дрянью, а с утра принимались избивать, но он держался, сознавая, что сразу же, как только сломается и подпишет, его прикончат, подбросив труп на железнодорожные пути. Испугать, что к любимому чаду применят жестокие пытки и будут на глазах у отца отрезать уши поштучно и по фалангам пальцы на руках и ногах, тоже не получилось. Даже наркотик, подавляющий волю, подействовал на Воропаева как-то лево. Он, конечно, поставил свою подпись, но та не поддалась бы никакой идентификации. Это были каракули, а не подпись под документом, имеющим юридическую силу.

Пацаны за стеной злились, матерясь и переругиваясь, и время от времени заходили к нему в «палату», чтобы отвести душу, махом ноги ударив его по ребрам.

Он не мог сам себе ответить, на что надеялся, упорно не соглашаясь ставить подпись под новым завещанием в пользу какого-то некоммерческого фонда. Хотел оттянуть момент смерти? Или ждал, что его будут искать и найдут? Кто? Похищение обставлено грамотно. Скорее всего, Лера получила от его имени письмо о разрыве, а на работе поднимать тревогу не будут, поскольку босс в отпуске.

Здешние мясники рано или поздно изобретут что-нибудь новенькое, он не выдержит и завещание подпишет. Его тут же прикончат, а Лерка останется совсем ни с чем. Нищей вдовой останется его Лерка. Хорошо хоть, что бездетной, кстати.

Только бы бандиты не принялись ее разыскивать, чтобы притащить сюда, как приволокли Юльку. Скорее всего, Валерия сейчас в Панкратовке. Пьет кофий с теткой Любой или бакланит с ее внуком Константином. В таком случае есть шанс, что отыщут Леру не сразу: соседи по этажу не знают, где у Буровой дача, а соседи по подъезду так и вообще не знают, кто такая Бурова, дом-то новый. Но отморозки запросто могут устроить засаду возле подъезда, и Леонида обдало холодом, когда ему в голову пришла эта мысль.

Каким же кретином он был, что тянул до последнего с разговором! Она хотя бы знала сейчас, чего опасаться и от кого прятаться. И что вообще надо от кого-то прятаться, тоже была бы в курсе.

Поздно ты опомнился, дружок, и теперь за свою малодушную трусость заплатишь высокую цену.

Лежа на голых пружинах больничной койки и почти уже не ощущая тела, а лишь сплошную ноющую боль, он твердил, обращая слова неизвестно кому:

– Только бы она уехала с какой-нибудь Киреевой в какой-нибудь Египет! Только бы обиделась на меня и рванула на своем Михе подальше от Москвы! У тебя же отпуск, девочка моя, уезжай! Обидься хорошенько и уезжай! Так поступит любая, если муж двое суток не приходит домой!

Но, видно, это был не его день для челобитных.

Дверь со скрипом отворилась, и в узком дверном проеме возник знакомый силуэт.

Леонид напряг остатки сил, собираясь выкрикнуть, чтобы она бежала, чтобы спасалась, но мелкий комар под черепной коробкой зазвенел пронзительным писком, а потом их стало несколько, затем стало много, очень много, они завизжали, набирая злость и силу, и тогда от дикой боли глаза заволокло липкой пеленой, а предательское беспамятство вновь отправило Леонида в нокаут.

– Но это же не реанимация! – оглядываясь на своего сопровождающего, с детским возмущением в голосе произнесла Лера.

Она стояла в дверях полупустого пеналообразного помещения с несуразно высоким потолком, которое могло быть душевой, если бы там имелись кабинки, или общественным туалетом, если бы из одной его стены вырастали шеренгой писсуары.

Но ничего такого в этой комнате не было, а была там колченогая деревянная стремянка и заляпанный побелкой облупленный письменный стол, а на растрескавшемся кафельном полу сквозняк теребил обрывки старых газет и скукоженные от высохшей грязи тряпки серой мешковины. Окно было всего одно, да и то почти под потолком. Чумазыми стеклами оно уныло смотрело на кирпичную кладку возле оконной ямы, помогающей дневному свету хоть как-то проникнуть внутрь полуподвала, и лишь верхней половиной выглядывало во внешний мир, скользя по поверхности пыльной отмостки и неухоженного газона с чахлыми петуньями на нем.