Почти как люди

Помаленьку так помаленьку. Ступенька. Ещё одна. И ещё. Руки затекли, плечи налились свинцом. Кое-как преодолев один лестничный пролет, бревно, не сговариваясь, опустили, утерли со лбов пот, закурили.

– Внутри все, понимаешь,горит,– пожаловался мужичок,– всю ночь квасил, теперь, блин, хоть помирай.

– Знакомая песня,– подтвердил я.

Докурили, подняли бревно, понесли дальше.

На очередной ступеньке я вдруг оступился, нога поехала вперёд, ноша потянула вниз, мужичок коротко ругнулся, после чего у меня за спиной раздался глухой удар.

– Берегись, князь!

Я едва успел отскочить в сторону и вжаться в стену- бревно послушно и неторопливо покатилось вниз по лестнице. А в следующую секунду меня оглушил многоголосый детский визг- коротко переглянувшись, мы с моим товарищем по несчастью ринулись следом за упущенной ношей.

– Все живы? Никого не задавило?– выкрикивал находу мужичок, резво перепрыгивая сразу через несколько ступенек.

На лестничной площадке, расположенной этажом ниже, нас ожидала вполне предсказуемая картина- стайка перепуганных детей жалась к не менее перепуганной Софье Тимофеевне, а бревно преспокойно лежало здесь же, чуть поодаль. Какая-то девочка лет десяти тихонько плакала.

– Не бойтесь, дети,– севшим голосом произнесла Софья Тимофеевна, делая значительные паузы перед каждым словом,– это всего лишь наши феи. Фея музыки и фея… Фея…

– Фея резьбы по дереву,– подсказал мужичок, указав взглядом на бревно, и добавил, но уже чуть тише, будто бы самому себе- сами понимаете, рабочий, мать его, момент.

***

Вернувшись в отведённую для фей музыки комнату, я обнаружил стоявшего у окна Толика с полупустой пивной бутылкой в одной руке, и куском батона в другой.

– Хватит жрать, давай работать,– буркнул я с порога.

– А чего это мы такие мрачные?– поинтересовался Толик,– прими лекарство, старик- полегчает.

Он явно блаженствовал, и ничто не могло омрачить сейчас ему радость бытия.

– Мы мрачные, потому что бревна по лестнице таскали, пока вы, сударь, свой внутренний пожар за счёт общего аванса тушили.

– Какие ещё бревна?

– Тяжёлые.

– Ну что ж,– Толик с достоинством поправил кружевной манжет и смахнул крошки с рукава камзола,– это похвально. Физический труд облагораживает. Хотя, как видно, не всех…

Я принял протянутую бутылку, и на несколько восхитительно долгих секунд припал к пластиковому горлышку- с каждым глотком мир вокруг наполнялся добром, справедливостью и тихим, спокойным счастьем.

В коридоре зазвучали приближающиеся голоса детей.

– Пора, коллега,– Толик вздохнул,– как говорится, любишь кататься…

– Люби и катайся,– закончил за него я, закрыл бутылку и сунул ее в пустой футляр.

Уселись, взяли в руки инструменты, приготовились.

Скрипнула дверь, голос Софьи Тимофеевны, вернувший себе былую силу, произнес:

– Посмотрите, ребята, это- музыка!

Дети, не переставая лопотать звонким полушепотом, втекли в комнату и замерли в ожидании.

Мы заиграли- что-то светлое и жизнеутверждающее, как и было заказано. Лишь один раз я оторвал глаза от нот и, пробежавшись взглядом по трогательно напряжённым лицам, остановился на щуплом светловолосом мальчугане- тот рассматривал фей музыки с особенным любопытством. Ну, как тебе, дружище? Нравится? Вот она какая, музыка – бледнолицая, с мешками под глазами, голодная, нищая, подвыпившая… И где тот злой волшебник, который во всем виноват?

Но ты, главное, не бойся, старина. Это ведь всего лишь рабочий момент. Рабочий момент…

Гл. 5. Не о любви

– Хорошо бегут!

Окна главного зала дворца бракосочетаний выходили на школьный стадион, по которому наматывали круги смазливые школьницы в обтягивающих спортивных костюмах. День выдался на редкость светлый и теплый, над городом празднично голубело небо, лёгкий ветерок шуршал в жёлтых опавших листьях, собранных в аккуратные кучки прилежными дворниками. И было что-то невыразимо трогательное в этих бегущих девочках, в этой голубизне неба и в желтизне листвы, в этом дне, так похожем на прощальный поцелуй молодого робкого юноши, уходящего на войну, и знающего, что едва ли удастся вернуться назад.

– Что?– переспросил я, отвлекшись от приятного и бездумного созерцания.

– Хорошо бегут, говорю,– повторил Толик, не отрывая мечтательного взгляда от школьниц.

– Хорошо,– подтвердил я,– жаль только мимо.

– А мальчишки, наверное, где-то в другом месте в футбол играют. Или мячики кидают, знаешь, маленькие такие- кто дальше бросит.

– Ты, наверное, дальше всех бросал?

– Нет,– Толик покачал головой,– я вообще бросать ленился. Обычно врал физруку, что форму забыл, а потом сидел около стадиона, и смотрел, как девчонки бегают, прыгают, приседают… Как мало, в общем-то, изменилось…

Сзади подошел Февраль.

– Ну что, мальчиши-кибальчиши, вперёд? У нас ещё одна пара осталась, и все, можно отчаливать и начинать тратить награбленное у богатых буржуинов!

– Одна?– обрадовался Толик,– так значит, ещё до обеда управимся?