Через несколько минут вой стихает, но это чувство не отпускает, пока я смотрю, как новых свиней заводят в грузовик. На удивление, все происходит довольно быстро. Я вдруг с удивлением осознаю, что даже в таких условиях снова расслабился, будто все происходящее – наваждение. Лицемерно? Для кого как. Я склоняюсь к тому, что да.
За 40 минут в машину погрузили все 83 свиньи. Машу Лейву и Эйрику на прощание и забираюсь в кабину к водителю. Под визг животных мы выезжаем со двора.
Мы едем по яренскому нагорью – слабопересеченной местности, краю холмов и скал. Воздух холоден и чист, лишившиеся листвы березы отбрасывают длинные нечеткие тени на пожелтелые склоны, где еще пасутся овцы, которые выискивают последние зеленые клочки. Водитель кивает в сторону одного из стад.
– Знаешь, свиньи – они ведь тоже хотят жить. Ходить вот так, гулять по прохладе. Они когда-то разрывали землю, копали ямки, пачкались, но им же нравится. По ним это видно, когда их заводят в грузовик. Стоит им выйти из свинарника, как они утыкаются в землю пятачком, обнюхивают и грызут все, до чего дотянутся. Любопытные создания, – рассказывает он.
Водитель просит не называть его имени. В наши дни водить грузовик скотобойни непочетно.
– Иногда мне вслед кричат «убийца». Люди часто не понимают, что я просто вынужден этим заниматься – отвозить животных туда, где их забивают. «Да как ты можешь это делать?» – спрашивают они, – качает головой водитель. – А ведь получилось все случайно. Увидел объявление: Nortura набирала людей. Так сюда и попал.
Мы то и дело проезжаем хозяйства. Здесь расположены не только свиноводческие фермы, с которых он регулярно забирает животных. Есть и другие хозяйства, и каждый раз я пытаюсь угадать, каких животных выращивают там. Коровники узнать легко. Внушительные здания размером с собор с высокими потолками и стеной-воротами позволяют создать впечатление, что находишься на улице, хотя на самом деле стоишь внутри. Чтобы отличить курятники от свинарников, надо уже знать некоторые тонкости. И те и другие представляют собой вытянутые здания с относительно низкими потолками. Основное отличие состоит в том, что у свинарников по длинной стороне тянутся квадратные окошки, а в курятниках есть только вентиляционные люки. Задача, правда, осложняется тем, что сегодня все больше свинарников строят по тому же принципу, что и курятники. Тогда мне их уже не различить.
За 35 минут мы доезжаем до Форуса – промышленного района города Ставангер в сторону Санднеса. С дороги скотобойню почти не видно, она расположена в низине. От невысокого комплекса за забором с колючей проволокой поднимаются вверх клубы пара. А вокруг расположены обычные школы и магазины. Мы притормаживаем и ждем, пока откроются ворота. Сюда часто приходят активисты с плакатами, адресованными водителям, как правило, на них написано: «Остановись и задумайся». Сегодня здесь никого нет. Может, зоозащитники сдались. Во всяком случае, еще ни разу не было такого, чтобы кто-то из водителей открыл кузов и выпустил животных.
Активистам эта территория представляется местом вопиющего преступления. Хотя многие из нас не согласились бы ни с их взглядами, ни с пламенными речами, факт остается фактом: каждый день здесь незаметно для посторонних глаз умирают порядка тысячи четвероногих.
Да и вообще смерть домашнего скота давно уже скрыта от глаз общественности.
В начале XIX в. мясники резали скотину прямо в лавках посреди города. В те дни скот забивали и разделывали главным образом на Друннингенсгате – улице в самом сердце Кристиании, как тогда назывался Осло. Кровь стекала по земле, в грязь бросали также части внутренностей и другие ненужные обрезки на радость бесхозным свиньям, с удовольствием все это подбиравшим[372]. С целью навести порядок на городских улицах во второй половине XIX в. были построены более совершенные крытые рынки, однако и там покупатели находились на расстоянии вытянутой руки от места забоя скота. Рынки Кристиании располагались на площадях Стурторге и Юнгсторге. В 1868 г. и в центре другого крупного города Норвегии, Ставангера, появился величественный и искусно отделанный рынок. Правда, упорядоченнее от этого работа мясников не стала. В 1890-х гг. в одном только Ставангере забоем и разделкой туш занимались в 16 разных местах. Куда ни глянь, были животные и смерть[373].