Почти как мы. Вся правда о свиньях

По мере того как горожане все больше отдалялись от животноводства и сельского образа жизни, они все меньше хотели соприкасаться с грубой и неприглядной стороной процесса. Убой воспринимался как непристойное и даже отталкивающее зрелище, которое нарушало приличный внешний вид улиц. Более того, его начали рассматривать уже как угрозу цивилизованным городским порядкам[374]. В начале XX в. бойни по всей Европе стали перемещаться из центра городов на закрытые предприятия на сельских окраинах. По мнению французского антрополога Ноэли Вьялль, такой вывод за пределы города был обусловлен нежеланием людей сталкиваться со смертью – «все, чтобы не смущать горожан», как она пишет[375]. Многие видели в скотобойнях опасное для общественной морали явление, угрожающее разложить человека и породить еще больше насилия в обществе[376]. Известна также фраза, приписываемая Л. Н. Толстому: «Пока существуют скотобойни, будут и поля битвы»[377][378]. Когда бойни скрыли от посторонних глаз, мясная промышленность стала выдавать более чистую и безопасную продукцию, которая удовлетворяла все более требовательным вкусам общественности. Вместо боен в городах, как грибы после дождя, множились мясные лавки, что в корне изменило представление об образе мясника. Из неопрятного человека с окровавленными руками и частенько сомнительными принципами он превратился в блюстителя чистых прилавков, предлагающего все растущему числу покупателей аккуратные и красиво завернутые продукты. И крестьянин, и мясник, как по волшебству, смыли с рук кровь и смерть. А вся грязная работа, такая как умерщвление, потрошение и разделка, отдавалась на откуп скотобойням, чтобы покупателям не пришлось стоять рядом и морщить нос. Работа же по убою становилась лишь грязнее, поскольку росла численность населения, а значит, рос и спрос. Производительность тоже надо было наращивать.

Неудивительно, что первыми промышленный подход к забою предложили американские предприятия. Запрос на повышение производительности был столь высок, что скотобойни, созданные в Чикаго в конце XIX в., ныне считаются первыми в мире конвейерными производствами[379]. Так что широко распространенное мнение, будто первопроходцем в этом вопросе стал Г. Форд, наладивший в начале прошлого века линию по сборке первого народного автомобиля «Форд-Т», абсолютно ошибочно. Как он писал в автобиографии в 1922 г.: «Саму мысль [о конвейерной линии] мне подала движущаяся линия, которую используют чикагские мясники при обработке туши»[380].

Такая связь между Генри Фордом и мясной промышленностью подтолкнула историка и зоозащитника Чарльза Паттерсона написать одну из самых мрачных работ о современной мясной промышленности. Книга «Вечная Треблинка» (Eternal Treblinka), содержащая идеи, которые некоторые считают надуманными, стала ориентиром для борцов за права животных по всему миру. В ней Паттерсон наглядно показывает связь между американской мясной промышленностью, Г. Фордом и истреблением евреев в период Второй мировой войны[381]. Паттерсон объясняет ее тем, что Форд был ярым антисемитом и Гитлер восторгался его личными качествами и той ролью, которую он сыграл в становлении немецкой промышленности. Поскольку логистические приемы, использованные при организации холокоста, были позаимствованы у компании Форда (а тот подглядел их на скотобойнях), Паттерсон полагает, что именно мясная промышленность в принципе сделала возможной Катастрофу европейского еврейства. Как говорит устами одного из персонажей романа «Жизни животных» (The Lives of Animals) Дж. Кутзее, «что делать с трупами, нацисты поняли на чикагских скотных дворах»[382]. Паттерсон проводит анализ, исходя из следующего философского положения: «Эксплуатация и убийство животных создают прецедент для массового истребления людей и делают его более вероятным, поскольку подавляют в нас сочувствие, сострадание и уважение к тем, кто от нас отличается»[383]. Определенную логику в этой гротескной параллели между холокостом и убийством животных в промышленных масштабах признает любой разумный человек. И все же многие считают, что такое сравнение упрощает одно из страшнейших в истории преступлений против человечества и наделяет жизнь животных неоправданно большой ценностью. Однако те, кто уравнивает ценность жизни животного и человека, риторический и философский аргумент Паттерсона признают полностью правомерным. К тому же последние исследования подтверждают корреляцию между убийствами животных и людей. Как минимум достоверно описана связь жестокого обращения с животными и насилия в семье. Еще поразительнее данные исследований, показывающие, что у работников скотобоен на удивление много общего с солдатами, возвращающимися домой с войны.