С 1950-х гг. Норвегия проводит протекционистскую политику в области сельского хозяйства, что защищает местных производителей от конкуренции с иностранными. Высокие заградительные пошлины и запрет на импорт пищевой продукции из стран с низкой себестоимостью производства способствовали сохранению в стране хоть какого-то сельского хозяйства. Без подобных мер, которые мешают иностранным товарам попадать на полки местных магазинов, у норвежских производителей не было бы ни малейшего шанса выстоять. Так уж мы устроены: выбираем что подешевле. И есть немало убедительных оснований сохранять положение, которое помогает норвежскому сельскому хозяйству удерживаться на плаву: в случае международного продовольственного кризиса мы сможем сами себя обеспечить, мы строже относимся к распылению пестицидов, продукты не приходится везти издалека, а за животными в целом ухаживают лучше. Проблема в том, что многие люди – и число их растет – считают, что за поддержку сельхозпроизводителей мы платим неоправданно большую цену. И дело вовсе не только в 14 млрд крон, которыми государство ежегодно субсидирует фермеров[365], и даже не в безумных 25–30 млрд общей финансовой помощи в год, если считать по формулам Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР)[366]. Часто недовольство положением норвежского сельского хозяйства вызвано простым бытовым – и «несправедливым» – фактом: по шведскую сторону границы бекон стоит заметно дешевле. И это ставит перед профильными чиновниками сложную задачу по поиску баланса. С одной стороны, фермеры должны получить заслуженное вознаграждение за работу, а с другой стороны, нужно убедиться, что модель справедлива и по отношению к потребителю, которого легко отпугнуть слишком высокими ценами на товары на продуктовых полках магазинов. И раз среднестатистический потребитель не готов платить за килограмм свинины больше 50 крон, значительный рост цен может катастрофически сказаться на всей системе продовольственных поставок в стране, потому как это влечет опасность отказа от заградительных пошлин и затем краха норвежского сельского хозяйства как такового. Если мы печемся о том, чтобы животные, которых мы пускаем на мясо, жили в приличных условиях, такое решение проблемы всем выйдет боком. Что же делать? Здесь было бы уместно предложить тем, кому небезразличен этот вопрос, выразить свою покупательскую позицию, отдавая предпочтение мясу с ферм, где «веселые свинки» находятся на свободном выпасе. Думается, тогда мучения животных в сельском хозяйстве в целом уменьшились бы, а объем выбросов парниковых газов снизился. В то же время это дало бы четко понять, что норвежцы не против раскошелиться на мясо. Ничто, конечно, не мешает ни думать так, ни поступать, как я описал, но доля экологичного мяса на рынке продолжает снижаться. Сегодня она не превышает 0,2 %, так что веры в светлое будущее для свиней это не внушает.
Впрочем, не стоит забывать, что найдется немало и тех, кому такие высокопарные рассуждения отнюдь не по нутру. Одни не так уж хорошо зарабатывают, у других к гастрономическим изыскам душа не лежит, и они вовсе не склонны к долгим витиеватым «разглагольствованиям» об этике обращения с животными. Некоторым вполне достаточно съесть незамысловатую сосиску с картошкой, перед тем как идти стричь газон, и никто на них за это свысока не смотрит. А тем, кому не все равно, я бы рекомендовал ознакомиться с размышлениями того, кто мыслит и правда широко и вдумчиво.
Если выбирать лишь один текст, который бы отражал современную этическую дискуссию по этому вопросу, я бы выделил книгу «Освобождение животных» (Animal Liberation)[367] Питера Сингера, впервые опубликованную в 1975 г. Сингер, профессор биоэтики в Принстонском университете в США, считается одним из самых влиятельных гуманистов нашего времени. Уже по одной этой причине стоит к нему прислушаться.
Даже теперь, спустя более 45 лет после выхода книги в свет, название «Освобождение животных» может показаться пародийным – во всяком случае, наивным, – если сравнивать его с другими освободительными процессами в истории человечества. Сингер, впрочем, сделал это намеренно, продолжив тем самым традицию, заложенную Мэри Уолстонкрафт, которой пришлось пройти через насмешки и унижения за публикацию в 1792 г. книги «В защиту прав женщин». Подобно тому как Уолстонкрафт стала иконой феминизма, Сингер стал такой же важной фигурой для растущего движения, объединившего тех, кому не безразличны животные.