Почти касаясь

– Гипотетически – да. Но скорее всего, у меня бы пошла жуткая сыпь. Когда я была маленькой, несколько раз у меня был анафилактический шок, но это было до того, как мне поставили диагноз, так что никто не знал, что это из-за контакта с кожей другого человека или из-за случайно съеденных клеток кожи, например, если я ела одно яблоко с мамой. – Я замолчала. – И как тогда, конечно, с Донованом. – Я надеялась, что она что-то скажет, но она молчала, так что я продолжила: – Проблема в том, что аллергия непредсказуема. Была девочка с аллергией на молоко, и родители ей его никогда не давали. Но однажды утром мама случайно опрокинула пакет с молоком, и немного попало на руку девочке. У нее случился анафилактический шок, и она умерла. Вот так просто. Родители не успели довезти ее до больницы.

– Господи.

Я знала целую кучу таких историй. Мама мне их рассказывала, пока нормальные родители читали своим детям сказки. Они должны были быть поучительными, но вместо того просто меня пугали.

После нескольких минут молчания она сказала:

– Я бы хотела, чтобы у Донована она была. Аллергия на людей.

Мои брови поползли вверх. Кто вообще такое мог желать другому человеку?

– Он изменял мне, когда мы были женаты. Думаю, что много раз.

– Мне жаль.

– И мне. – Она пожала плечами, а потом снова вернулась к расспросам. – Ты правда тогда чуть не умерла?

Я кивнула.

– Блин. – Мы сидели в полной тишине, пока она привыкала к этой мысли. – Но что было потом? Ты не вернулась в школу. Тебя не было на выпускном. Будто бы ты просто исчезла с лица земли. Кто-то говорил, что ты умерла, но я знала, что тогда это было бы в газетах. Где ты была?

Пока она говорила, у меня во рту пересохло. Поверить не могла, что она заметила мое отсутствие в школе. На выпускном. В старшей школе на меня глазели как на диковинку, но я не думала, что они меня замечали. Это такое странное чувство, когда тебя одновременно видят, но ты будто невидимка. Я словно была призраком. Я одновременно была, и меня не было. Во всяком случае, пока Донован меня не поцеловал. После этого я просто почувствовала себя тупицей.

А потом я задумалась: неужели она искала мое имя в газетах? В некрологах? Меня затрясло от этой мысли. Мэдисон все еще смотрела на меня, слипшиеся от туши ресницы вокруг округлившихся глаз смахивали на перья павлина.

– Я просто никуда не ходила. Банально сидела дома.

– Что? Пару месяцев?

С трудом я ответила:

– Немного дольше.

– Насколько?

Я засомневалась, но все же ответила:

– Девять лет.

Ее глаза распахнулись.

– Девять? Но ты же выходила наружу, так? Тебе же надо было работать? Я просто не понимаю, почему никто тебя не видел. Почему я тебя не видела. И не слышала ничего о тебе. Это же не такой большой городок.

Очередная фразочка от моего учителя из шестого класса пришла на ум: увяз коготок – всей птичке пропасть. Я сделала глубокий вдох и поняла, что выдам Мэдисон все.

– Я вообще не выходила из дома. Никогда. Ни за чем. Я жила как отшельник, как затворник. Называй, как хочешь. А потом у меня появилась небольшая агорафобия, думаю, и я уже не могла выйти из дома. Ни за чем. А потом мне пришлось. У меня кончились деньги, пришлось искать работу. Но мне все еще не нравится выбираться из дома, – я махнула рукой в сторону кофейни. – Вот так вот. С другими людьми. Библиотека и та дается мне слишком тяжело.

Я пристально смотрела на свои коленки, ожидая ее реакции, но боковым зрением заметила, что Мэдисон будто обратилась в камень. Она молчала так долго, что я уже начала думать, что она вовсе меня не слышала. Или что ход времени каким-то образом изменился, и то, что мне кажется минутами, для нее – всего лишь секунды. И в тот момент, когда я чуть повернула к ней голову, она заговорила:

– То есть ты не ходишь выпить кофе в «Старбакс»? И в кино? И укладку в парикмахерской не делаешь?

Я подняла брови:

– Разве я выгляжу как человек с укладкой?

Она улыбнулась.

– Я бы в любом случае не могла пойти в парикмахерскую, даже если бы захотела. Меня нельзя трогать, помнишь?

– Божечки, так ты никогда не делала маникюр? – Она посмотрела на свои длинные ногти, сегодня накрашенные блестящим фиолетовым лаком.

– Не-а.

– И на массаж не ходила?

– Нет. – Я помотала головой.

А потом вдруг она выпучила глаза и сделала рукой такой жест, будто бы хочет меня остановить, хотя я ничего и не делала.

– Стоп. Боже. Ты никогда не занималась сексом.

Мне стало смешно оттого, что слово «сексом» она прошептала, хотя несколько дней назад чуть ли не кричала в библиотеке слово «трахает».

Меня удивляло то, как она умела разыгрывать из себя скромницу.

Я снова помотала головой.

Она ахнула и прижала руки к сердцу, будто хотела удостовериться, что оно еще бьется.

– Но разве тебе не хочется?

Я старалась думать так, будто никто меня об этом раньше не спрашивал. В основном потому, что никто меня раньше об этом не спрашивал.

– Я не знаю.

Но потом я вспомнила о тех подростках, что спрятались в глубине библиотеки и ласкали друг друга, и мое тело начало покалывать, и я подумала, что, скорее всего, это неправда и я знаю ответ.