Почти касаясь

Мужчина из машины внезапно оказался рядом, и я отстранилась, пока он продолжил давить на грудь мальчика. Вцепившись в горло, умоляя его раскрыться, я упала на траву. Я слышала кашель, но не была уверена, свой или мальчика. Где-то далеко завыла сирена «скорой». Телу вдруг стало тепло, и я расслабилась, и паника от того, что я не могу дышать, почему-то стала не важной.

А потом вокруг меня наступила темнота.

Глава одиннадцатая

Эрик

Кто бы ни придумал эти больничные кресла-кровати, его стоит казнить каким-нибудь жутким способом. Я пролежал на ней всего пять часов, а все мышцы спины превратились в веревку с узлами, как те канаты, по которым мы лазали в школе. Я удивился тому, что они ничуть не изменились за последние четырнадцать лет, когда я последний раз спал на таком в день рождения Элли. Сердце сжималось при мысли о ее сморщенном личике, о тихом угуканье, что вырывалось из ее пухлых губок. Той ночью я не мог уснуть, но не из-за неудобного кресла, а из страха, вдруг что-то могло случиться с Элли: она перестанет дышать, или перевернется, или каким-то образом выпутается из тугих пеленок, выползет из этого жуткого пластикового короба, который заменял кроватку, и упадет прямо на пол? Я всю ночь пролежал, не сомкнув глаз, вслушиваясь в каждый вдох и выдох, думая, смогу ли я вообще когда-нибудь спать. Сейчас я смотрел в темноте на спокойное лицо Айжи, напоминая себе, что теперь я и за ним присматриваю. Его грудь поднималась и опускалась, а я прокручивал в мыслях события этого дня: как мы с Конни ездили по всему городу в поисках Айжи, одновременное облегчение и ужас, охватившие меня, когда мне позвонили и сказали, что он в больнице святого Винсента, что он чуть не утонул. Врач тогда сказал, что он «очень везучий мальчишка» и его нужно будет только на одну ночь оставить в больнице на всякий случай.

Я пытался думать о жестких пружинах кресла, впивающихся в спину и бедра, о монотонном пиканье его кардиомонитора, о шагах уборщика в коридоре, о шорохе его швабры по линолеуму, о том, как свет фонарей пробивается через пластиковые жалюзи, о чем угодно, но не о том, что Айжа чуть не умер. О том, что я с треском проваливал родительство уже не на одном, а на двоих детях. О том, что я бы отдал что угодно, чтобы Элли снова со мной разговаривала – только бы снять с себя часть вины за этот случай с Айжей. В какой-то момент меня переполнила надежда, что она могла мне написать что-то за этот вечер. Я вытащил из кармана свой телефон. На экране отобразилось время – три часа четырнадцать минут – и больше ничего.

Мои пальцы закружили над клавишами, я так хотел ей написать, но знал, что было уже слишком поздно.

Первое, что я увидел следующим утром, открыв глаза, это Айжу, слизывающего с ложки шоколадный пудинг. Я моргал, удивленный тем, что мне каким-то образом удалось уснуть.

– Привет, тигр, – сказал я, кряхтя и пытаясь размять затекшее тело. Забыв о том, что я порезался, я оперся на перебинтованную руку и скорчился от острой боли.

– Привет. – Он внимательно изучал ложку.

– Как себя чувствуешь?

– Хорошо.

Меня терзало множество вопросов, когда Конни высадила вчера меня у больницы, а сама поехала к Псу, Айжа к тому времени уже спал, его небольшое тельце отключилось от переутомления. А теперь, при свете дня, когда он проснулся, я понятия не имел, о чем его спрашивать. Кричать на него? Наказать? Обнять? Спросить, о чем он вообще думал? Меня переполняли разные эмоции, но самая сильная из них – страх, что я опять скажу что-то не то. Что я оттолкну его еще дальше. Я совершил эту ошибку с Элли и не мог позволить себе сделать это еще раз.

Я посмотрел на белую доску на стене. На ней было написано только: Триша – доб. 2743. Перевожу взгляд на Айжу:

– Ну. Как поплавал?

Он замер с ложкой во рту и, очевидно, раздумывал над ответом. А потом положил ложку на поднос.

– Холодно.

Я кивнул и потер щетину.

– Айжа, ты не мог бы мне помочь? Что ты…

– Где библиотекарша? – спросил он, пристально смотря на меня.

– Что?

– Библиотекарша. Они ее увезли.

Врач сказал, что Айжа был в сознании и понимал, что происходит, когда его привезли, то есть никакого вреда его нервной системе, скорее всего, нанесено не было, но мы неделю не были в библиотеке, и я боюсь, что у него какие-то провалы в памяти. Я снова смотрю на номер Триши.

– Ты знаешь, какой сегодня день? – Я нахмурился.

Айжа призадумался.

– Воскресенье.

– Кто сейчас президент?

Он посмотрел на меня:

– А ты сам не знаешь?

Дверь приоткрылась, и вошла медсестра.

– Доброе утро. Как себя чувствует наш пациент?

Она смотрела на планшет, так что я не был уверен, говорит она со мной или с Айжей. Никто из нас не ответил. Она подняла голову.

– Давайте померяем давление?

Она положила планшет в ноги кровати и надела манжету на тонкую ручку Айжи. После она измерила ему температуру и прослушала грудь стетоскопом. А потом склонилась над бумагами, что принесла с собой.

– Доктор Рид будет делать обход в течение часа, хорошо?

– Триша?

– Ой, нет. – Она вытерла имя с доски и вписала свое. – Она работала ночью. Я – Кэролин.